Хрупкие слова женского рода - стр. 4

Я ловил воздух, пристраивался к другим бабочкам, и мы вились друг вокруг друга. Я складывал крылья и падал, расправлял и снова парил. Это было весело. Это было пьяняще. Я чувствовал себя свободным. Дверь, через которую я вошёл, растаяла где-то в беспредельном пространстве. Только свет, только рябящие и манящие краски.

Прошла вечность в потоке весёлого наслаждения. Но когда вернулась способность мыслить, я понял, что порядок имелся, хотя и сложно различимый. Хаоса не было. Все летали куда-то и зачем-то. Неуёмное и счастливое возбуждение имело структуру.

Я влился в один из потоков. Вместе с ним смешался со встречным течением. Всё вокруг снова перепуталось, и красок стало слишком много. Я оказался потерянным среди крыльев и хлопьев разноцветного снега.

Впрочем, и не снег это был вовсе. Пёстрая вьюга складывалась из полупрозрачных и переливающихся хлопьев. «Снег» летел откуда-то сверху. То место сияло, подобно солнцу, а хлопья крутились и вихрили при полном отсутствии ветра. Бабочки же врывались в это кружение, выхватывали по яркой, переливающейся снежинке и улетали. Царила жуткая кутерьма. Крылья перемешивались с хлопьями, и было непонятно, кого же больше – бабочек или снежинок.

Я замешкался. Увидев прямо перед собой ярко-алую переливчатую снежинку, я, повинуясь какому-то высшему чувству, схватил её. Она была живой. Пульсирующее биение в нитях и узелках неведомой ткани передалось мне. Я затрепетал и упал в воронку, созданную другими бабочками.

– Ты где нашёл такую красулю? – прозвенела синяя подружка с бежево-голубой снежинкой.

– Какая прелесть, – шепнула другая, махнув белым крылом.

– Держись левее, новичок! – весело дзынькнула третья, унося в лапках розово-сиреневый туман.

Я послушался последнюю и перетёк левее. В общем световороте выделился тоненький поток красных снежинок. Обрастая бабочками, он набрал силу, устремился туда, где, мерцая, вилась яркая алая нить. Бабочки запели. Песня была тихой, искристой, со звонкими нотками цветных бусинок. Я и не знал прежде, что в песне могут быть бусинки, но их череда задавала ритм, побуждая делать взмахи в такт, синхронно.

Наш поток вытянулся и перевился, уплотняясь вокруг алой нити. Подлетев к ней, бабочки вкладывали в её ткань свою «снежинку». Нить росла и удлинялась прямо на глазах.

– Что это? – не удержался и восторженно выкрикнул я.

– Глупенький. Эта же мечта! – захихикал золотистый мотылёк. – Осторожнее! – воскликнул он, когда я задел нить крылом. – Она же хрупкая! Такую и словом разрушить можно.

– Это твоя мечта? – прошептал я, но тот мотылёк уже улетел.