Хроники Януса - стр. 47

Многие смешивают лень и отсутствие дисциплины. Это не так. Это разные вещи, но зачастую их отождествляют. Что до меня самого: даже если б я мог приучить себя к дисциплине, это всё равно не имело бы смысла, учитывая занятие, которое теперь ведёт меня словно пёс-поводырь слепого. Мне непонятно как творчество можно расписывать и планировать. Это решительно невозможно. Хотя, допускаю, для кого-то оно происходит по распорядку. Только не для меня. Для меня оно абсолютно спонтанный процесс: ты ничего не можешь поделать с этим, кроме как принять как данность; это как исландский гейзер, который бьёт всякий раз, но только не тогда, когда ты планируешь снять его на камеру… Ты обязан принять правила его игры, а не диктовать свои, иначе у тебя ничего не выйдет. Ты не можешь это контролировать. Не ты, оно контролирует тебя. Что бы ни говорила физиология, я полагаю, что источник творческой энергии не поддаётся осмыслению – его нельзя ни просчитать, ни решить как уравнение. Греки, большие мастера в области тонких эфиров, говоря о Парнасе как аллегории воображения, поняли это давно. Я проверял их выводы на себе неоднократно. Например. Когда ты сидишь за полночь и у тебя что-то хорошо получается и ты увлечён настолько, что не можешь оторваться. Ты сознаёшь, что если ты сейчас заставишь себя прекратить и погасишь лампу – потому что как это вредно сидеть ночью, и надо спать, – то ты просто не вспомнишь завтра что ты хотел изложить. Это уйдет и не вернётся. Либо завтра ты сделаешь это гораздо хуже. Говоря об этом, я лишь описываю то, что происходит со мной. Я нисколько не кичусь своим опытом. Однако все те, которые хоть раз в жизни занимались написанием книг, сочинением музыки или живописью, поймут меня. Они согласятся со мной, что здесь не бывает что-то наполовину: или ты одержим и не можешь остановиться, или у тебя ничего не выходит, а если выходит, то редкая дрянь, которая тебе не нравится… Другое дело, что со стороны это кажется странным. Моя бывшая в этом плане была совершенно права, и это тот редкий случай, когда я с ней полностью согласен: трудно привыкнуть к человеку, который ложится спать с блокнотом под подушкой, и который может среди ночи вскочить, включить лампу и начать судорожно царапать карандашом по бумаге – уж не говоря о разных других побочных эффектах сожительства с музами. Помню, она всякий раз язвила, когда я замирал, глядя на стрелку хронометра: «Гудини, если ты загипнотизируешь её и она остановится, нам можно открывать шапито и зарабатывать деньги. Мне не нужно будет торговать, а тебе писать книжки. Мы будем богаты!». Это был хороший юмор. Но меня он всё равно раздражал.