Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра - стр. 107
Я чувствовал, как напрягся противник справа. Я тоже напрягся, готовясь к рывку.
– Но спасибо за предупреждение! Я слышал, Тейлу любит прятаться за всякими навозными кучами и…
И внезапно обе мои руки оказались свободны: один мальчишка впечатал другого в стену. Я пробежал три шага до Пайка, схватил лютню за гриф и рванул было прочь.
Но Пайк оказался то ли проворней, чем я рассчитывал, то ли сильнее. Он не выпустил лютню из рук. Я вынужден был остановиться, а Пайк – подняться на ноги.
Мои разочарование и гнев хлынули через край. Я выпустил лютню и кинулся на Пайка. Я, как бешеный, вцепился ногтями ему в лицо и в шею, однако он был ветераном слишком многих уличных драк и не дал мне дотянуться ни до чего жизненно важного. Мой ноготь оставил у него кровавую царапину от уха до подбородка. А потом Пайк налетел на меня и принялся теснить, пока я не налетел на стену.
Голова у меня ударилась о кирпичи, и я бы упал, если бы Пайк не втискивал меня в ветхую, крошащуюся стенку. Я набрал воздуха в грудь – и только тут осознал, что все это время вопил.
От Пайка воняло застарелым потом и прогорклым маслом. Его руки прижимали мои руки к бокам, он все сильней вдавливал меня в стенку. Я смутно осознал, что лютню мою он, похоже, бросил.
Я снова набрал воздуха – и бешено забился, снова ударившись головой о стену. Я обнаружил, что мое лицо вдавилось в его плечо, и укусил что было мочи. Я почувствовал, как лопнула под зубами кожа, и ощутил вкус крови.
Пайк заорал и отшатнулся. Я перевел дух и поморщился от рвущей боли в груди.
Не успел я шевельнуться или подумать о чем-то, как Пайк сгреб меня снова. Он шваркнул меня об стену – раз, другой. Моя голова болталась взад-вперед, отлетая от стены. Потом он ухватил меня за горло, развернул и швырнул об земь.
Тут я услышал треск, и все вокруг как будто остановилось.
С тех пор как погибла моя труппа, мне временами снились родители. Они были живы и пели песни. Во сне смерть их была ошибкой, недоразумением, новой пьесой, которую они репетировали. И на несколько секунд я освобождался от огромного горя, что непрерывно давило на меня тяжелым одеялом. Я обнимал их, мы вместе смеялись над моими дурацкими тревогами. Я пел вместе с ними, и на миг все становилось чудесно. Просто чудесно.
Но я всегда просыпался один в темноте у лесного озера. Что я тут делаю? Где папа и мама?
И тут я все вспоминал – будто рана открывалась заново. Они мертвы, а я – один, в жутком одиночестве. И тяжкий груз, приподнявшийся всего на мгновение, обрушивался на меня вновь, тяжелей прежнего, потому что я был к этому не готов. И я лежал на спине, глядя во тьму, и в груди у меня ныло, и дышать было тяжко, и в глубине души я понимал, что теперь уже никогда ничего не будет в порядке, никогда и ничего.