Хранитель света. Код Фауста. Мифомистика 21-го века - стр. 2
№№№№№
В эти дни усталый взор его все чаще скользил по портрету неведомого дворянина, который пришел к нему из глубины веков, чтобы убедить его в том, что смерть – это только мгновение, и ничего не кончается в мире с ее приходом, и завершиться не может с нашим уходом на тот свет.
Маргарита захлопнула дверь за ушедшим врачом. Ему интересно было взглянуть на нее в этот момент. Она мягко улыбнулась, но долго выдержать его взгляда не могла, и тоже взглянула на картину, чтобы отвести, спрятать от него глаза, наполненные слезами.
Она его любила больше жизни самой и понимала лучше всех, и точно знала, о чем он думает. Но принять неизбежное и смириться с его уходом для нее невозможно, вот в чем беда. Для того, чтобы вспыхнули такие чувства им пришлось в пятый раз вернуться в этот мир, найти друг друга, встретиться снова, случайно, и теряться в догадках, когда и где они уже были вместе. Своих прошлых воплощений они, как и все мы, не помнили, только какие-то проблески появлялись иногда в душах родственных. Наверное, прежние жизни были такими, что о них совсем не хотелось вспоминать, и хорошо, что можно было стереть прошлые жизни, переформатировав память.
Глава 2 Трудный разговор
Вероятно, у близких тех, кто тяжело болен, и особенно у самих больных всегда остается надежда на ошибку врачей, на чудо. У них обоих не было такой надежды, поэтому величайшей глупостью было утешать его и говорить что-то о чуде исцеления, когда ему все известно о болезни, ведомо во всех подробностях. А если он что-то не знает, то их старый друг Мефистофель подскажет. Он не станет молчать, тактичность – это не его сильная сторона, скорее наоборот.
Марго даже не могла обещать ему другое чудо, которое казалось более реальным – публикацию его Божественной комедии, главного твоерния в их жизни, хотя ради этого она готова была сама совершить какое угодно безумство. На все готова была Марго, чтобы принести ему опубликованный книгу, но пока это не реально, так же не реально, как излечиться от его недуга. На этот раз он писал ее на русском языке, и в этом была вся прелесть, ничего не надо было переводить с итальянского, теряясь в лабиринтах этого удивительного, но на этот раз чужого языка.
– Так ты мой Вергилий или все-таки Беатриче.
Она усмехнулась, но говорила о другом:
– Я остаюсь, – вдруг вырвалось у нее, – я умру, только когда Божественная комедия 20 века будет опубликована.
Хотя в тот момент она, вероятно, даже не думала, о чем говорит, что ему обещает.
Фауст обворожительно улыбнулся.
– Ты обрекаешь себя на бессмертие, дорогая, а мне бы хотелось там с тобой встретиться и в вечности остаться рядом, как в нашей комедии. Разве мы не вместе писали её и не мечтали умереть в один день. Но это было возможно, только если бы мы были счастливы.