Хранитель света. Код Фауста. Мифомистика 21-го века - стр. 1

Они столкнулись на берегу, за спиной оставался недостроенный мир, и достраивать его не было никакого желания. Строительство помолодевшему герою. Счастья точно не принесет.

– Заканчивай с этим, – резко произнес Мефистофель, мы займемся другим делом, этим пусть занимаются те, кто должны.

Фауст уставился на него, хотя казалось, что ему все надоело до чертиков просто.

– И что мы делать станем? – Спросил он сердито.

Мы переместимся в иное время, поищу для тебя более подходящее, чтобы ты смог все исправить и наконец стать и любимым и счастливым.

– А такое время точно есть? Оно существует.

– Я точно не знаю, но должно где-то быть.

– А по-другому никак нельзя?

– Никак, нечего было связываться, меня вызывать, помер бы спокойно, и мы все никакого бы горя не знали, а раз уж начали все это, то придется и заканчивать.

Говорить больше не хотелось, и Фауст только махнул рукой, что-то похожее на надежду, смутную надежду, появилось на его лица.

Времена выбирал Мефистофель, и похоже было на то, что он их очень плохо знает или издевается специально.

Но не стоило учить ученого, его же только портить. Фауст и не учил. Ему хотелось только одного, скорее покинуть этот мир, сложив из льдинок слово «Счастье», но оно никак не складывалось, рассыпалось и таяло на глазах, а это значило, что ему снова придется туда вернуться, туда – это в новую жизнь, непонятно какого времени и все начинать сначала.

Фауст сидел в кресле около окна.

Так проходили часы и дни, хотя существовало ли для него время, как знать.

На столике лежала открытая книга – альбом живописи. Она всегда была открыта на одной и той же странице – Ян Ван Эйк «Семейство Арнольфини».

Что за странная такая причуда гения?

Из глубины веков на него взирал его двойник. Черты человека, изображенного на полотне, с удивительной точностью повторяли черты его лица.

Он заметил это давно, и с тех пор поверил в то, что иллюзия может быть реальностью, а то, что выдается за реальность, становится иллюзией, это знали и все остальные, кого он связал с собой при жизни.

А ведь удивительно даже не то, что такой портрет существовал в природе, а то, что он нашел его, разглядел – это был знак небес или Пекла.

Наверное, каждый при желании, перелистывая страницы альбомов древних мастеров, смог бы однажды обнаружить собственный портрет, что и доказывает, что ничего не появляется впервые и ничего не исчезает, все мы были в этом мире когда-то, и рано или поздно вернемся сюда снова.

Это служит утешением в дни, когда все было решено с ним окончательно, и доктор очень тихо за дверью говорил Маргарите, что нет у него никакого отрезка времени, словно от него такое можно скрыть, и он сам не знал всю историю своей болезни. Какая ирония судьбы, не просто получить медицинское образование, но и что-то в этом понимать. Изучать медицину в разные времена, не в самых худших университетах, чтобы точно поставить диагноз хотя бы самому себе, и не бояться приговора врачей, не ругать их за ошибки, не судиться с ними, он всегда все знал сам. А врачи нужны были для того, чтобы с ними о чем-то поговорить по душам, как лечиться мы и сами знаем. Ему это определение подходило больше, чем многим другим. Вот уж точно, знания умножают печали.