Хозяйка заброшенного поместья - стр. 12

– Я не сержусь, – сказала я. – Главное, чтобы от души, а в какой посуде – неважно.

И еще хорошо бы, чтобы чистыми руками. Одновременно с этой мыслью мой желудок заурчал, давая понять, что его не интересуют всякие мелочи вроде чистоты, лишь бы в него срочно что-то положили. Впрочем, одежда на Марье, хоть и заношенная, не выглядела грязной, да и комната казалась чистой. Вот разве что серые разводы над дверью и копоть на печи – но происхождение этой грязи теперь прояснилось. Буду чувствовать себя чуть лучше – отмою. А пока уже хотя бы то, что у меня появился аппетит, – хороший признак.

Помешав суп ложкой, я вытащила один комок. Клецки! Не аккуратные, ресторанные, а просто зачерпнутые ложкой из мягкого яичного теста. Бульон оказался наваристым, крепким, так что поела я с удовольствием.

А поев, поняла, что устала валяться.

Марья где-то в доме позвякивала посудой, наверное, мыла после меня. Звать няньку я не стала. Всунула ноги все в те же атласные тапочки, укутавшись в одеяло, подошла к окну. Оперлась на подоконник и тут же отдернула руки: дерево было ледяным. В рамах торчали тряпки, но из щелей между деревом и стеклом дуло невыносимо. Нет, с этим надо что-то делать. И с печкой разобраться. Но сперва – оглядеться.

Я поплотнее запахнула одеяло, поджала одну ногу: ступни успели замерзнуть. Выглянула в окно. Пока я спала, снег с веток пропал: может растаял, а может сдуло ветром. На земле он смотрелся тусклым, словно осевшим. Кажется, весна не за горами: солнце слепило, и вовсю щебетали воробьи.

Голый сад смотрелся неухоженным. Конечно, клумбы под сугробами не видны, но поломанные ветки, торчащие из снега, говорили сами за себя. Забор я не разглядела – то ли далеко, то ли вовсе его не было, – хотя не может же барский дом оставаться без ограды?

– Опять встала! – воскликнула за моей спиной Марья. – Да что же ты за неваляшка такая!

– Все бока отлежала, хватит, – отмахнулась я. – Принеси мне одеться. И на ноги что-нибудь потеплее, хоть носки какие.

А то в этом атласном недоразумении недолго и застудить себе все на свете. Вот приведу рамы в порядок, разберусь с печкой – тогда и буду щеголять в туфельках.

Она всплеснула руками.

– Да неужто одумалась! Сколько я тебя валенки просила надеть, нет. «Что я, мужичка какая?» – передразнила она. – Матушка твоя вон по зиме в валенках ходить не брезговала.

– А с ней что? – спросила я.

Судя по моему отражению в зеркале, матери предшественницы должно быть лет сорок, максимум пятьдесят. И с ней притворяться Настенькой будет еще труднее, чем с няней или уехавшим мужем. Поверит ли она в потерю памяти?