Хорошая женщина – мертвая женщина - стр. 2

Впрочем, в психологии она разбиралась достаточно для того, чтобы применить знания и методики, которые она применяла по отношению к своим клиентам, к самой себе. И однажды, гуляя в бору и зорко выглядывая в пестроте хвойной подстилки тугие шляпки белых, она задала самой себе вопрос, который ей задавали на протяжении многих лет и даже десятилетий все ее друзья, так любившие ее грибные деликатесы: зачем она собирает грибы, если сама их не ест?

Но, как известно, на все есть причины, иногда скрытые от самого человека, это работа защитных психологических механизмов, в данном случае вытеснения, и она отмахивалась от этого вопроса как от нелепого столько времени, сколько ей было нужно, чтобы, наконец, решиться на развод со своим мрачным мужем, с которым она протрубила от звонка до звонка семнадцать лет, все эти годы находя равновесие и согласие с самой собой только в одном месте – в лесу, неважно, сосновом бору или березовой роще, благо, и тот и другой окружали ее жилище с самого раннего детства.

Походы в лес по грибы были любимейшим ее занятием с полутора лет – она точно знала точку отсчета, потому что мать изредка со смехом вспоминала, как они с отцом впервые взяли ее с собой в лес в полтора года, и она, вернувшись, на потеху всему двору искала землянику в траве под дощатым столом, за которым мужики забивали козла. Потом, когда подросла, она уже все помнила сама. Сосновый бор лежал своей громадой прямо за железной дорогой, отделяющей его от жилого района. Железнодорожного моста тогда еще не было, и они с родителями шагали через пути, иногда подолгу дожидаясь, пока пройдет груженый товарняк. Мать, чтобы скоротать время, подбирала камушки и подбрасывала их на ладони, ловя в воздухе тыльной стороной, потом снова подбрасывала, и они снова оказывались в ладони.

Отец на железной дороге проработал всю жизнь и поэтому спокойно и не спеша проходил даже через сортировочную горку, где так страшно шипел пар в тормозном механизме и где вагоны катились сами по себе, и надо было успеть пробежать перед следующим, пока он не разогнался. Но даже этот страх не мог перекрыть умиротворения, которое потом наступало в лесу, когда пахло нагретой хвоей на полянках, и желтые иголки прилипали к клейким шляпкам маслят. Все вместе садились на теплую сухую хвою, мать доставала вареные яйца, завернутые в газету, соль в пузырьке из-под лекарства, огурцы, лук-порей, слипшиеся нарезанные куски серого хлеба и бутылку воды, и кратковременный страх, пережитый во время перехода через железнодорожное полотно, воспринимался как ничтожная плата за всеобъемлющее счастье.