Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования - стр. 66

, ограниченных в своих повседневных хлопотах рамками относительно небольшого городского пространства. Обе книги созданы на основе богатейших исторических материалов, по принципу «плотного описания» и превосходно читаются, им присуще гармоничное сочетание наследия российской источниковедческой традиции и новейших достижений зарубежных теорий и методик. Все это роднит оба сочинения. В то же время различие объектов (с точки зрения их социальной организации) позволяет авторам применить разные исследовательские подходы. Ранний Петербург О. Е. Кошелевой – молодой, неупорядоченный, еще не устоявшийся организм. Его социальная тектоника пластична и подвижна. Жизнь насельников Санкт-Петербургского острова почти бивуачная: в отвратительных природных и бытовых условиях они строят город – новую столицу новой империи. Автору интересно, как они живут и выживают, что и каким образом их сплачивает. Посвятив отдельную главу реконструкции структуры населения острова, О. Е. Кошелева делает вывод, что трудно, почти невозможно «прочитать» социальную организацию раннего Петербурга через схемы, созданные бюрократами-современниками или позднейшими учеными-историками. «Не разделить, а перемешать», – под таким девизом автор исследует хитросплетения общественных связей и интеракций местных обитателей.

Бежечане А. Б. Каменского – иная общность. Их мир гораздо более целостен. В первую очередь он упорядочен системой устойчивых семейных кланов, вокруг которых, в почти вековой динамике, выстраивается жизнь города. Правда, при ближайшем рассмотрении оказывается, что и для бежецкого сообщества совсем не чужды перемены и даже определенная социальная турбулентность. Заведомо отказываясь от априорных установок на следование подходам и методам той или иной теоретической доктрины, декларируя принцип построения повествования «от источника», А. Б. Каменский, как представляется, очень гармонично сумел соединить в своей книге собственно историческое исследование с исследованием в духе «антропологии города». Социальная организация Бежецка препарирована автором через систему индивидуальных и коллективных действий, создававших то, что принято именовать «структурами повседневности».

Глубокая осведомленность обоих авторов в актуальных методико-методологических трендах позволяет им мастерски оперировать источниковым материалом, изящно интерпретируя его и создавая на его основе богатую картину социальной жизни русского общества периода ранней империи. В трудах и горестях петербуржцев и бежечан, в их склоках и взаимопомощи, семейных отношениях, дружбе и неприязни, отношении к гигиене, структуре питания и облике жилищ, понимании долга и противостоянии с властями обретает плоть та самая социальность, которая прячется за желтыми фасадами официальной имперской отчетности или предстает в «картонных» «интеракциях», «ментальностях», «идентичностях» и «маркерах» теоретических трудов.