Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования - стр. 57

и народом. Каждая из этих категорий отражает особые формы социальных отношений и моделей развития. Функционирование одного типа категории в конкретный момент не означало вытеснение или исчезновение других. Э. Виртшафтер также ставит вопрос о том, что историкам необходимо исследовать язык, категории и понятия, используемые современниками изучаемых событий для идентификации себя и окружающих. При всей стройности концепции социальных структур, представленной в официальных документах, активно изучаемых историками, важно понимать саморепрезентации людей и сообществ, так как именно они отражают реальную картину действительности. Из этих репрезентаций, понимания/непонимания официальных стратификационных схем складываются индивидуальные и групповые реакции на конкретные исторические условия[153].

Еще один участник дискуссии о сословной парадигме и подходах к изучению социальной истории России – Дэвид Рансел предложил рассматривать историю российского общества через призму теории корпоративного государства. При этом он подчеркнул, что данный подход не популярен среди исследователей в силу ассоциирования его с фашизмом. Однако корпоративизм и фашизм отнюдь не являются синонимами. Главный признак корпоративизма – это инкорпорация людей в различные объединения, а также политика государства в отношении этих организаций. Д. Рансел фокусирует внимание на второй половине XIX – начале XX в. и политике в отношении рабочих, промышленников и предпринимателей, отмечая, что как государство стремилось формировать корпоративные группы, так и сами корпоративные группы хотели влиять на государственную политику в своих целях.

Говоря о терминологии, Д. Рансел утверждает, что концепты «сословие» и «класс», структуралистские по своему характеру, не восприимчивы к изменениям, в то время как функционалистское понятие «корпорации» более адаптивно и позволяет рассматривать царскую, социалистическую и постсоциалистическую Россию в единых концептуальных рамках. Д. Рансел делает акцент на необходимости изучения взаимодействий представителей разных социальных групп (что было нормальным и частым явлением), в том числе в повседневной жизни, а также патрон-клиентских отношений. На микроисторическом уровне социальная структура гораздо сложнее, чем она представляется в укрупненных схемах. Ссылаясь на З. Кракауэра, автор придерживается такой точки зрения, что понять характер отношений на микроуровне можно лишь в том случае, если подходить к их исследованию без предубеждений, почерпнутых из обобщенной макрокартины. Мы должны, утверждает Д. Рансел, исследовать локальные социальные динамики сами по себе и лишь потом определять степень их соответствия нашим представлениям об обществе на макроуровне. В частности, Д. Рансел провел исследование, посвященное «провинциальному купцу и его обществу», проследив тем самым множество разнообразных межсословных контактов. Одним из выводов стало убеждение, что сословные обозначения имели важное значение как маркеры достоинства и достатка, военных и других обязательств, и если сословные маркеры создавали возможности и тревоги (боязнь опуститься до более низкого сословия), то сословные институты могли служить в качестве защитных механизмов для отдельных групп