Графские развалины - стр. 35
– Да нет же! Мне надо написать сказку! Последнее задание по литературе перед каникулами. Поможешь?
– Так помочь или написать за тебя?
– Ну папусик… Ты же все понимаешь… У меня экзамены на носу, а тебе это – раз плюнуть. Ты ведь у нас писатель…
В голосе ее определенно появились льстивые нотки. Раз плюнуть… Недавно, действительно, так и было. Ладно, уж на уровне пятого класса писатель Кравцов даже в нынешнем своем состоянии что-нибудь из себя вымучит.
– На какую тему? – спросил он.
– Сказка о предмете. О любом. Какой первым на глаза попадется. Но чур небольшую – на пару страниц. А то ж я тебя знаю – войдешь во вкус да как размахнешься…
– Послезавтра я буду в городе. Если успею сочинить – занесу. Устраивает?
– Вполне. Папусик, ты прелесть! Ну все, я побежала, большая перемена заканчивается. Чао!
В трубке запищали короткие гудки.
Он встал, оделся, широко раздернул занавески. Окно выходило прямо на графские развалины. Провалы окон словно смотрели заинтересованно: что за новый человечек появился и копошится тут? Причем напоминало это взгляд не глаз, но пустых глазниц черепа. В принципе дворец и был сейчас скелетом – с которого содрали плоть безжалостные люди. Кравцову стало неуютно – и он задернул занавески. Неприятное все-таки здание. Хотя в детстве вроде так не казалось…
Если предположить, думал Кравцов, что у зданий, особенно у старинных, есть какое-то подобие души – некий совокупный отпечаток мыслей и чувств строителей и обитателей, то у этого разбитого и изувеченного дворца душа маньяка-убийцы.
Редкий год он не мстил изуродовавшим его людям, не разбирая правого и виноватого. В основном гибла молодежь – спасовские подростки и молодые парни; так уж они устроены, что бурно растущий организм требует адреналина, толкая, особенно на глазах у сверстников, на самые рискованные подвиги, порой просто глупые, порой даже криминальные…
А залезть, невзирая на все запрещающие таблички, по отвесной стене, цепляясь за неглубокие выбоины и едва заметные выступы, да еще намалевать краской, крупными буквами в самом недоступном месте, свое имя (кто постарше – писали имена любимых девушек) – это был поступок, позволяющий долго ходить с высоко поднятой головой. Если, конечно, все заканчивалось благополучно.
Чаще всего такие шалости сходили с рук, но порой торчащий из стены обломок перекрытия на неоднократно пройденном маршруте вдруг обрушивался под ногой очередного скалолаза… И мало кто из неудачников отделывался легкими травмами от падения на груды битого кирпича.
Иные из этих трагедий были очень странными.