Говори со мной по-итальянски. Книга 2 - стр. 5

Я поднимаюсь на ноги, Лукас убирает руки. Принимаюсь ходить из одного угла в другой, как тигр в клетке. Накатывает нестерпимая волна боли, смывающая остатки здравого смысла, и тогда я сбрасываю с коричневого комода - напротив кровати - личный блокнот, туалетную воду Лукаса и его электрическую бритву. Флакон с духами попадает на плотный узорчатый ковер и благодаря этому  остается целым.

Окна. Нужно открыть окна, иначе я задохнусь. Это не я – я с такой силой не умею ревновать. Вот что означает любовь? Душевные муки? Быть в кого-то влюбленным – значит непрестанно ревновать этого человека?

Схватившись за голову, подаюсь назад.

- Зачем ты ездил к Джорджине? – смаргивая слезы, я смотрю на него и стискиваю «намертво» кулаки.

- Ты знаешь, зачем, - заведя руки за голову, Лукас скрестил пальцы на затылке.

Он ходит туда-сюда по этой небольшой комнате, не желая на меня взглянуть.

- Зачем? – настаиваю я тверже.

Англичанин вспыхивает негодованием.

- Да потому что ей плохо было!

- Но она бывшая! Быв-ша-я, Лукас! – кричу, подойдя ближе. – Что, если я буду поступать так же, как и ты?

Скорее всего, не нарочно, но он ядовито ухмыляется, выдав с целью обидеть меня язвительным тоном:

- У тебя никого не было до меня.

Он подчеркивает важностью последнее слово, наконец, остановив глаза на мне. Понимание озаряет, и Лукас неспешно, чтобы не спугнуть, возвращает руки в прежнее положение.

- Ева…

Забыв о не подготовленном багаже, я проношусь мимо Блэнкеншипа в другую комнату, забираю с кровати свой телефон и мчусь к парадной двери. Сдергиваю куртку с вешалки, надеваю без промедления темно-коричневые тимберленды.

- Ну, я же правду сказал, - оправдывает себя Лукас, следуя за мной повсюду.

- Ты сказал это так, будто  я никому не нужна, кроме тебя!

- Я погорячился, я не это имел в виду. – Он останавливает меня, когда я уже берусь за ручку двери. – Ева, постой же!

Я поднимаю голову, чтобы на него посмотреть и выслушать, что он собирается мне сказать. Во мне больше снисходительности, чем в нем. Лукас не может разрешить говорить кому-то, помимо себя, если зол.

- Да, мы с Маркусом, - ровным голосом начинаю, потому что Блэнкеншип не решается завести речь, - целовались. Два раза, - выставляю указательный и средний пальцы перед собой. – Теперь ты это знаешь. Но ничего больше не было, тебе ясно? Так получилось… Я не хотела… Я думала о тебе…

Он обрывает меня:

- Думала обо мне? – дерзкий, неуважительный смешок.

- Дай мне договорить, - облокотившись о дверь, я нахмуриваюсь и упираю одну ладонь в бедро.

Лукас вбирает воздух в себя носом и прячет ладони в карманах строгих брюк. Сощурившись, я по-своему рассуждаю: