Готика - стр. 38
– Тебе не нравится эта работа? – склонив голову набок, словно под микроскопом изучая мельчайшие детали на холсте, спросила задумчиво Лилит. – Когда ты нарисовала её?
– Почти три года назад.
– И она до сих пор влияет на тебя слишком остро. За этим рисунком, который вышел чересчур ярким и эмоциональным, но тем не менее прекрасным, зарыта по-настоящему трагическая история. О чём она?
О двух влюблённых, которые пережили слишком много травм и ходили каждый день с теми ранениями, что пустотой зияли в груди.
Не дождавшись ответа, Лилит пожала плечами слишком беспечно, я видела, насколько она заинтересовалась той работой, которую я прятала за другими холстами, но не стала давить.
– Я принесла тебе горячий, как ад кофе.
Она протянула стаканчик, и я мягко улыбнулась.
– Благодарю. Ты лучшая.
– Конечно, – улыбнувшись малиновыми губами, без прикрас и стеснения, ответила. – Знаешь, были и такие художники, которые сжигали свои картины, считая, что огонь сможет разрушить чары эмоций, которые они вкладывали в рисунок. А пепел, развеявшись по ветру, унесёт то болезненное чувство, с которым они рисовали.
В её словах имелся какой-то странный подтекст, который я не знала, как расшифровать. Слишком цепляющий и зудящий под кожей.
– Многие художники на протяжении своей деятельности уничтожали картины, сжигая их, закрашивая белой краской или разрезая на тонкие лоскутки, считая себя бездарными личностями. Фрэнсис Бэкон уничтожил большую часть своих работ, чтобы начать заново, с чистого листа. Он был одержим сохранением только тех картин, которые считал достойными, – тихий голос Лилит заполнил большое пространство какой-то паутиной безвыходности и сожаления. – Франц Кафка оставил свои произведения двум друзьям, приказав сжечь их после его смерти, но они нарушили обещание, данное Кафке, и опубликовали те работы. И посмотри, теперь они считаются шедеврами в литературной традиции.
Я так долго зависла в той истории, что даже не заметила ухода Лилит. Мягко ступая по земле, сумерки окутывали тьмой город, а я всё смотрела на бурю эмоций, изображённых на холсте, и не могла отделаться от мысли о поджоге. Стереть с лица земли своё творение не просто рисунок, краски и линии, а эмоции, которые вкладывала в каждую деталь, казалось кощунством. Предательством своего таланта, но мысль об огне, пожирающем этот рисунок, как заезженная пластинка, крутился в голове.
Не знаю, в какой момент я приняла то решение, когда стояла позади амбара и смотрела на картину своей боли. Ровная, гладкая земля, в которой утопали ножки мольберта, удерживала на себе её вес, а я держала в руках коробку со спичками. Любила зажигать свечи, пахнущие корицей, хвоей и тьмой, но никогда до этого момента не поджигала свои картины.