Государь - стр. 16

В ходе историко-политических сопоставлений республиканского Рима с Флоренцией Макиавелли поставил вопрос: «Каким образом в развращенных городах можно сохранить свободный строй, если он в них существует, или создать его, если они им не обладают?» Удовлетворительного ответа на него он так и не нашел. Мысль о постепенном и мирном оздоровлении разложившихся форм общественной жизни была им отброшена сразу. Но и «внезапное обновление названных порядков» в городе-государстве, вроде современной ему Флоренции, представлялось Макиавелли маловероятным. «Для этого, – объяснял он, – недостаточно использования обычных путей – здесь необходимо будет обратиться к чрезвычайным мерам, к насилию и оружию и сделаться прежде всего государем этого города, чтобы иметь возможность распоряжаться в нем по своему усмотрению». То, что насилие исключает свободу, для Макиавелли было совершенно ясно. Логика его, как всегда, была железной: «добрый человек» никогда не согласится стать государем, опираясь на «чрезвычайные меры», и не захочет «идти путем зла, даже преследуя благие цели», а злодей никогда не использует «чрезвычайные меры» для восстановления в развращенном городе «свободного строя» именно потому, что он – злодей. Вывод мог быть лишь один, и Макиавелли его сделал: «Из всего вышесказанного следует, что в развращенных городах сохранить республику или же создать ее – дело трудное, а то и совсем невозможное».

Подобно всем писателям Возрождения, Макиавелли был индивидуалистом. Истинным творцом истории он считал не Бога, а Человека, равновеликого Богу в своих творческих, созидательных возможностях. История, утверждали гуманисты, дело рук одиноких титанов. Вместе с Богом они исключали из сферы исторического творчества также и Народ. В одной из первых же глав «Рассуждений» Макиавелли утверждал: «Следует принять за общее правило следующее: никогда или почти никогда не случалось, чтобы республика или царство с самого начала получали хороший строй или же преобразовывались бы заново, отбрасывая старые порядки, если они не учреждались одним человеком» (I, 9). В этой же главе Макиавелли ссылался на Ромула, заложившего основы величия Рима, и Клеомена, который, вернув «развращенную» Спарту к ее здоровым началам, «полностью восстановил законы Ликурга». Однако и современную ему Флоренцию, и всю остальную Италию не могли уже спасти даже такого рода сильные личности. В восемнадцатой главе «Рассуждений» Макиавелли вспомнил и о Ромуле, и о Клеомене, но только для того, чтобы сказать: «Не могу не отметить, что оба они не имели дела с материалом, испорченным той развращенностью, о которой мы рассуждали в этой главе».