Горбун, Или Маленький Парижанин - стр. 72
– Мне! Мне! Мне!
Пероль и его подручные не знали, кого слушать. Неистовство нарастало. Когда пошли последние номера, казалось, вот-вот начнется кровопролитие. Девятьсот сорок второй номер, тот, в котором было всего два с половиной фута, был уступлен за двадцать восемь тысяч ливров. Пероль громко захлопнул записную книжку и объявил:
– Господа, торги закрыты.
На миг воцарилась небывалая тишина. Счастливые обладатели клетушек ошеломленно переглядывались. Гонзаго подозвал Пероля и распорядился:
– Очистите зал!
В эту же секунду в дверях, ведущих из вестибюля, появилась еще одна группа – придворных, откупщиков, дворян; они пришли засвидетельствовать почтение принцу Гонзаго. Увидев, что место занято, они остановились.
– Входите, господа, входите! – пригласил их Гонзаго. – Сейчас мы отправим всех этих людей.
– Входите, – добавил Шаверни. – Эти добрые люди, ежели захотите, уступят вам свои приобретения по двойной цене.
– И совершат большую ошибку, – заключил Навайль. – Привет, толстяк Ориоль!
– А, так вот он где, Пактол[41], – бросил тот, отвесив глубокий поклон Гонзаго.
Ориоль был весьма многообещающий молодой откупщик. Среди прочих здесь были Альбре и Таранн, оба финансисты, барон фон Батц, благонамеренный немец, приехавший в Париж в надежде познать в этом городе все разновидности разврата, виконт де Лафар, Монтобер, Носе, Жиронн, все гуляки и распутники, все дальние родственники или уполномоченные дальних родственников Невера; принц Гонзаго созвал их на торжественный семейный совет, о котором упоминал господин де Пероль и на котором нам вскоре предстоит присутствовать.
– Как распродажа? – поинтересовался Ориоль.
– Неудачно, – холодно ответил Гонзаго.
– Ты слышал? – прошептал в укрытии Плюмаж.
Галунье, стирая со лба крупные капли пота, сказал:
– Он прав. Эти петушки позволили бы ощипать себя до последнего перышка.
– Господин Гонзаго, вы потерпели неудачу в делах? – воскликнул Ориоль. – Да быть такого не может!
– Судите сами. Последние места я сдал одно за другим по двадцать три тысячи ливров.
– В год?
– В неделю!
Новоприбывшие воззрились на будущие клетушки и на тех, кто их приобрел.
– Двадцать три тысячи! – в совершенном изумлении повторяли они.
– Надо было начинать с этой цифры, – сказал Гонзаго. – У меня была почти тысяча номеров. За сегодняшнее утро я получил бы чистыми двадцать три миллиона.
– Но это же безумие!
– Да. Но это только начало, мы еще не то увидим. Сперва я сдал двор, потом сад, потом вестибюль, лестницы, конюшни, службы, каретные сараи. Сейчас у меня остались только мои покои, но, черт возьми, у меня большое желание переселиться жить на постоялый двор.