Горбун, Или Маленький Парижанин - стр. 71

– Господа, – обратился тот к жаждущим, – поскольку эти места последние, и притом лучшие, мы предоставим их тем, кто больше предложит. Итак, номер девятьсот двадцать семь, полторы тысячи ливров!

По толпе прошел ропот, но никто не принял цены.

– Черт побери, кузен, – бросил Шаверни, – придется мне вам помочь. – И он крикнул: – Две тысячи ливров!

Претенденты с тоской переглядывались.

– Две с половиной! – во все горло выкрикнул Навайль.

Солидные кандидаты были потрясены и растеряны.

– Три тысячи! – раздался сдавленный голос толстого торговца шерстью.

– Принято! – поспешно сказал Пероль.

Гонзаго бросил на него разъяренный взгляд.

Да, Перолю недоставало полета ума. Он боялся, что у человеческого безумия есть предел.

– Ну и ну! – пробормотал Плюмаж.

Галунье стоял, молитвенно сложив руки. Он смотрел и слушал.

– Номер девятьсот двадцать восемь, – назвал управляющий.

– Четыре тысячи ливров, – небрежно произнес Гонзаго.

– С ума сбрендить! – ахнула перекупщица в туалете, купленном за двадцать тысяч луидоров, в котором ее племянница недавно венчалась с графом. Деньги эти она нажила на улице Кенкампуа.

– Беру! – крикнул аптекарь.

– Даю четыре с половиной! – надбавил торговец скобяным товаром.

– Пять тысяч!

– Шесть!

– Отдано! – объявил Пероль. – Номер девятьсот двадцать девять… – Но, поймав взгляд Гонзаго, надбавил: – За десять тысяч ливров!

– Четыре фута на четыре! – выдавил ошеломленный Галунье.

Плюмаж задумчиво пробормотал:

– Меньше, чем могила!

А торги уже шли полным ходом. Всех охватило сумасшествие. За девятьсот двадцать девятый номер торговались, словно от обладания им зависела жизнь, и, когда за следующую клетушку Гонзаго назначил цену в пятнадцать тысяч ливров, никто даже не удивился. Расплачивались, заметьте, не сходя с места, звонкой монетой либо государственными билетами.

Один из секретарей Пероля принимал деньги, второй заносил в записную книжку фамилии покупателей. Шаверни и Навайль перестали смеяться, они восхищались.

– Невероятное безумие, – заметил маркиз.

– Да, не будь я очевидцем, ни за что бы не поверил, – согласился Навайль.

А Гонзаго бросил с обычной насмешливой улыбкой:

– Ах, господа, Франция – прелестная страна. Но пора кончать. Все остальное по двадцать тысяч.

– Да это же даром! – восхитился Шаверни.

– Мне! Мне! Мне! – завопила толпа.

Торги продолжались под крики радости и вопли отчаяния. Золото потоком сыпалось на ступени, ведущие на помост, которые служили прилавком. Истинное удовольствие, к которому, правда, примешивалось известное ошеломление, было смотреть, с какой радостью люди опустошали набитые карманы. Получившие вожделенную квитанцию размахивали ею над головой. Хмельные от счастья, они мчались, вступали в квадраты, отмеченные мелом, и горделиво примеривались к ним. Потерпевшие поражение рвали на себе волосы.