Год моего рабства - стр. 28
Он показался мне тогда принцем из сказки. Светловолосый, темноглазый. Держался с таким достоинством, что был похож на высокородного. Я была очарована… Грейн стал встречать меня после работы. Я, вопреки обыкновению, старалась уйти пораньше, чтобы провести время с ним. А маме врала, что в оранжереях очень много дел. Думаю, она верила. Если бы что-то подозревала — я бы заметила это сразу, она бы просто не оставила меня в покое… Я не находила себе места от этой лжи. Но и поделиться не могла: знала, что не встречу понимания.
Когда я была маленькой, между нами никогда не было тайн — я всегда всем делилась прямо с порога, потому что не было никого ближе мамы. А потом, после смерти отца, все изменилось. Мне было двенадцать, Ирбису — всего семь. Но я будто резко выросла, а брат так и остался навечно перелюбленным маленьким мальчиком. С тех пор я была обязана соответствовать каким-то маминым идеалам, но, по сути, она упорно пыталась сделать из меня свою полную копию. Я понимала это только сейчас: она не умела уговорить — навязывала свое мнение всеми возможными способами, которые казались ей «незаметными и мягкими». Я должна была любить то, что любит она, потому что «мама знает, как лучше». Поступать только так, как одобрит мама. Даже в тогда еще своей отдельной комнатке я не могла расставить мебель так, как нравится мне. Повесить на стену картинки из ботанической энциклопедии, мою любимую эулению круглолистую с соцветиями фантастической красоты, шторки травянисто-зеленого цвета, потому что маме это не нравилось. Она любила другие картинки… И другие цвета… Я замыкалась. Между нами со временем будто росла перегородка из жидкого стекла. Утолщалась, утолщалась. Нет, я не стала любить маму меньше — она такая, какая есть, просто больше молчала, совершая свои личные маленькие «подвиги». Порой поступала наперекор, но в мелочах — всегда боялась сильно обидеть ее. Была ли я упрямой? Была… Фантастически упрямой. Но не видела другого способа хоть как-то отстоять себя. Я терпела — но не менялась. И не прогибалась. Мы обе были упрямыми.
Конечно, я не могла даже заикнуться о своих романтических встречах — все моментально подверглось бы решительному осуждению и запрету. И я молчала… Мне искренне казалось, что я влюблена. Я и была влюблена, потому что мои мысли снова и снова возвращались к нему, а сердце наполнялось теплом. Я даже втайне надеялась на брак, хотя наше с Грейном социальное положение было неравным. Сын управляющего высокого дома… недосягаемая высота для простой имперки. Я старалась об этом не думать, потому что уже не могла представить рядом кого-то другого. Другой был не нужен.