Год моего рабства - стр. 2

Он тронул ворот моего платья, дернул, отводя в сторону. Я попятилась на шаг, прикрылась рукой:

— Что вы хотите?

— Сиськи показывай.

Я не шелохнулась. Он пожал плечами:

— Как знаешь… Мое дело предложить…

— Что предложить?

Он усмехнулся:

— А ты подумай.

Ответ напрашивался сам собой, но переспать с этим уродом за пятьсот тысяч геллеров… Быть такого не может! Нет — он имел в виду что-то другое.

Я подняла голову:

— Скажите прямо.

Он повел бровями:

— Как пожелаешь. Есть один вариант… Мы спишем долг твоего братца. Весь. До последней четверти геллера. И станет он свободным, как токоламский орел. Но ты… продашься в рабство господам держателям.

Я отшатнулась. Даже тряхнула головой:

— Что?

Имперец развел руками:

— Все… Больше ничего не могу предложить, моя милая. И то — благодари свое личико. Была бы образина — и такой милости не видать. А братец твой нежно любимый вернется к мамочке, под крылышко. Целый и невредимый. Чистый, как слеза.

Я покачала головой:

— Разве это законно?

Имперец усмехнулся:

— Законно, законно. Не вы первые, не вы последние. Много вас таких, охочих до чужих денег. Брать вы все горазды. А вот отдавать… Думай, милая, думай. Прямо сейчас думай — другого шанса не представлю. А не хочешь — дело твое. Из милости пришлем вашей матушке кишки в колбе.

Вопреки моменту, в голове было пусто, совершенно. Я будто спала, парила в болезненном забытьи. Лишь посмотрела на имперца:

— Навсегда?

Он усмехнулся:

— Что мы, звери что ли? Год… два… три. Но тут надобно товар лицом видеть, а ты, видишь, горда больно — не даешься. Не могу же я вслепую цену давать. Разденься, покажи, за что платить…

Я потянулась к вороту, расстегивая пряжку, вдруг будто опомнилась:

— Где мой брат? Я хочу видеть, как он выйдет отсюда.

Имперец повел бровями:

— Резонно… есть в тебе хватка, милая моя.

Он махнул рукой, справа зашипела дверь, и я чуть не рухнула на камень. Ирбис едва стоял на ногах. Его не было дома неделю, но за это время он исхудал почти до костей, а лицо представляло собой желтовато-багровое месиво. Глаза заплыли, губа распухла. Невооруженным глазом было видно, что у него сломан нос и пальцы. Ирбис хило дернулся, едва увидел меня, но его удержали, и я услышала сдавленный стон.

Больше не о чем было думать. Увидев его, я больше не смогу вернуться домой, не смогу смотреть в лицо матери. Не смогу вспоминать о нем и спокойно дышать. Я не смогу жить, понимая, что оставила его здесь.

Я подняла голову, открыто посмотрел на имперца:

— Я согласна. Я продаюсь.

2. 2

Казалось, имперец не очень-то поверил. На лице отразилось сомнение: