Год моего рабства - стр. 15
— Как ты себя чувствуешь?
Я с трудом разомкнула слипшиеся губы. Язык будто распух во рту, почти не слушался.
— Что со мной было?
Она не ответила, тронула мои разметавшиеся волосы:
— Оставили… что ж…
Я приподнялась через силу:
— Ответь!
Пальмира отстранилась, смочила в чашке салфетку, положила мне на лоб и села на край кровати. В нос ударил свежий химический запах, и я прикрыла глаза от блаженства, вновь чувствуя острую прохладу.
— Ответь, умоляю.
Было сложно отличить кошмарную реальность от кошмарного сна, но боль не давала обмануться. Я на удивление четко помнила все, что со мной происходило, все слова, все взгляды. Все касания. Помнила голоса, каждую интонацию. Помнила, как тянулась за руками лигура, и это осознание убивало.
Имперка вновь тронула мои волосы:
— Ты что-нибудь помнишь?
Я отвела взгляд:
— Обрывки.
Та обреченно кивнула, и я различила на ее лице понимание. Она молча отошла, вернулась с бокалом сиоловой воды:
— Вот, выпей. Станет легче.
Я с опаской посмотрела на бокал. Очевидно, что тот чай, который она дала мне накануне, был отравлен. Я поняла это.
Пальмира догадалась, поджала губы:
— Не бойся, здесь чисто. Честно. Тебя не тронут какое-то время.
Я схватила ее за руку:
— Какое?
Она покачала головой:
— Я не могу это знать. От меня ничего не зависит.
Хотелось верить, что она говорит правду. Я забрала бокал, с ужасом замечая, что он ходит в руке. Поднесла к губам, глотнула. Прохладная жидкость смочила горло, и разом стало легче. Даже в голове просветлело. Я осушила все до капли, вернула.
— Что мне дали?
Она молчала какое-то время, покусывая губу. Наконец, произнесла:
— Седонин.
— Что это?
Она старательно делала вид, что занимается салфеткой. Долго полоскала ее в чашке, усердно отжимала. Наконец, снова наложила мне на лоб.
— Наркотик. Способный почти любую превратить в податливую шлюху.
Я сглотнула:
— Почти?
Пальмира кивнула:
— Бывают те, на кого не действует. Таких выбраковывают. Как непригодных. Считается, что такая холодная женщина ни на что не способна. Держатели не хотят рисковать. У них, — она зло хохотнула, — репутация.
— Значит, всех травят?
Она снова кивнула.
— И тебя?
Пальмира нервно сглотнула:
— И меня.
— И так каждый раз? — я замерла от ужаса.
Она покачала головой:
— Нет. Если только этого не требует гость. Но такое бывает редко — седонином напичканы все имперские бордели. Здесь хотят нечто другое. То, что не доступно за стенами Кольер. Они пресытились. Обычные рабыни их мало привлекают. — Пальмира сжала зубы: — Они хотят иных ощущений.
— Что значит «иных»?
Она молчала. Я опустила голову, понимая, что не дождусь ответа: