Фиванский цикл Избранные главы - стр. 5

– За господином Эдипом прислали носилки.

– О, Эдип, ты слышал? Мамочка волнуется. Переживает. Где же это запропастился ее приемыш? Он придет сейчас, ступай, передай: придет, никуда не денется.

– Как ты сказал? – Эдип выронил кости из рук – Приемыш?

– Ну, приемыш, подкидыш – какая разница? Не обращай внимания. Мы все равно тебя любим. – рука потянулась к кубку, и, не добравшись до цели, повисла вдоль тела – Давай лучше выпьем.

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Конечно. Ты не смотри, что я пьян. – Диомед сощурил глаза, пытаясь лучше рассмотреть лицо Эдипа – Ты это что, расстроился, что ли? Ну, что ты. Это же сущие пустяки. Да об этом знает весь Коринф – и ничего.

Он попытался обнять его, приподнявшись со скамьи, и тут же рухнул на место.

– Эдип. Эдип. Ты куда? Постой. Постой же.

Но Эдип уже шел, не оборачиваясь, по пустынной аллее.

Каково узнать в 16 лет, что ты – неродной сын? Как больно, как обидно вымолвить это: я – приемыш, я – подкидыш. Будто наотмашь ударили по лицу. Комок подступает к горлу, предательские слезы режут глаза. Нет. Это неправда. Этого не может быть. Но… чей же я тогда сын? Он все придумал, это лишь глупая шутка пьяного друга. Не стоит обращать внимания на дурацкие слова. Но отчего же сердце растерянно сжимается, внутренняя дрожь бьет ознобом – неужели от выпитого вина? Ничего себе пустяки. А, если это правда? Выходит, я один не знаю того, что известно каждому в Коринфе – так, кажется, он сказал? Приемыш… что-то жалкое есть в этом слове, жалостливое и одновременно презрительное – приемыш, значит чужой, взятый из милости, не по праву занявший чужое место.

Перед ним возникли лица родителей – любимые, родные лица. Нет. Что же это я? Как я могу сомневаться? Мои, мои мать и отец, единственные, горячо любимые, родные…

Эдип миновал арку, служившую выходом, и, совершенно забыв про ожидавших его слуг, быстро зашагал по темной улице в сторону дворца. Мысли молодого человека бежали по кругу, то и дело возвращаясь к обидному слову, невзначай слетевшему с чужого языка. Приемыш, подкидыш – какая разница? И правда – никакой. Так сразу и не разберешь – что обиднее, в самом деле. Выходит – моя мать мне не мать, отец – больше не отец. Разве это может быть? Все его существо восставало против такого чудовищного предположения.

Эдип свернул в переулок, чтобы срезать путь и теперь почти бежал по извилистой пустынной улочке между богатыми коринфскими особняками. Дворцовая площадь встретила его сонной тишиной. В темноте парадный вход выглядел угрюмо, приглушенный свет окон фасада терпел поражение перед могуществом ночи. Эдип застыл, вглядываясь в окна: в них угадывалось движение, слабые тени появлялись и исчезали – уставшие слуги спешили выполнить последние приказы неугомонной Перибеи перед тем, как отправиться спать. Ярче освещен второй этаж – родители еще не ложились – они ждут его, волнуются, не спят. Как же я мог хотя бы на миг допустить, что это правда? Какой же я болван, поверить пьяным бредням.