Этический критерий человека - стр. 17

Этика – это не дискреционный критерий, она не является действием, которое по своему усмотрению можно либо исполнить, либо не исполнить, либо отменить. Законы жизни представляют собой отношения, точность которых превосходит математическую. Критерий в отношении пригодности пищи применим исходя из характеристик желудка, связанного со всем организмом. То, что соответствует специфической биологической идентичности, является здоровым, а то, что не подходит ей является плохим. Плоха не сама по себе пища, а та, которая может нанести субъекту вред, уничтожить его или же вызвать болезнь. Объект без каких-либо последствий для себя способен нанести вред взаимодействующему с ним субъекту. Субъект задает критерий в отношении добра и зла, поскольку именно он является тем, кто зарабатывает или теряет. Человеческая природа обладает «изо»[19], полагающим себя перед лицом всей возможной реальности. Равное мне способствует моему существованию, а неравное – разрушает меня. «Изо» становится мерой вложений субъекта. Природа обладает базовой конституцией, характеризующейся гибкими переменными, и существует, если обладает функциями, совпадающими с ее специфичностью.

Идентичность исторической природы устанавливает критерий реальности действия. Мы можем выделить критерий добра и зла исходя из тотальной идентичности природы. Этика человеческого поведения познается из того, как устроена человеческая природа. Поначалу это рассуждение может показаться солипсизмом экзистенциального субъективного толка, но следует принять во внимание, что моя субъективность есть не что иное, как средоточие природы, присутствующей здесь и сейчас. Не я сам себя сотворил, я обнаружил себя уже созданным. Точное прочтение своей природной идентичности дает мне вектор исторического и экзистенциального поведения человеческого вида: знание о том, что соответствует человеку, а что нет. Я не могу выйти за рамки исторического человека. Я обладаю очевидностью своего здесь-бытия, и моя конституция является универсальной истиной. Ясно, что кто-то или что-то меня установило, но это уже другой вопрос. Я не могу проигнорировать идентичность, в которой существую как вот-бытие. Разговаривая с человеком – не важно, с человеком этой планеты или другой галактики, с пигмеем, жителем Антарктиды или Нью-Йорка, – я идентифицирую его по тому, что как конституция он есть, и что ситуация феноменизирует или формирует его. Моя сила заключается в знании его сущностной природы, явленной в ситуации. В контакте с ним я также знаю, что для меня благоприятно, что усиливает мое могущество и ослабляет его силу. Это аналитическое прочтение его экзистенциального факта, если он – человек, равный моей сущности. Даже если бы передо мной оказалось внеземное существо с десятью руками и огромной головой, для контакта с ним было бы достаточно учесть «изо» природы (общий код существующего вида) и контекст (я нахожусь на его планете, или он на моей). То же самое происходит во время психотерапии: клиент говорит, но его слова не имеют для меня большого значения, потому что я вижу его сущность, то, чем он является, а значит, и то, что ему необходимо.