Есенин - стр. 82
– I love Ezenin! Я лублу Езенин! – всхлипывая, прижалась она к его ногам.
Есенин уже ничего не видел, кроме ее страдальческого лица, залитого слезами. Он поставил гармошку, подхватил свою Айседору на руки и, бережно прижимая, понес прочь, словно желая защитить ее от этих пьяных, алчущих скабрезностей людей.
– Я с тобой, Изадора! Я с тобой, любимая! Не бойся, я с тобой!
– Езенин! Езенин! – мурлыкала проснувшаяся Айседора, шаря рядом с собой по кровати. – Езенин? – Не найдя его, резко приподнялась, тревожно огляделась, вылезла из постели и, накинув полупрозрачный шелковый халат, подбежала к двери и выглянула. В соседней комнате, за огромным письменным столом, одетый в пестрый халат и в тапочках на босу ногу, сидел, склонясь к настольной лампе, Есенин и сосредоточенно писал.
Айседора счастливо улыбнулась и на цыпочках, грациозно покачивая бедрами, подошла, ласково обняла Есенина за шею.
– Езенин! – протянула она. – Пачему ушел? Пачему не спит? Изадора не нравится как женщина?
Отодвинув исписанные листки, она уселась перед ним на столе, вызывающе манящая.
Есенин понимающе улыбнулся:
– Нравится женщина, Изадора! Нравится! – гладил он ее бедра. – Но я работал, Изадора! Писал стихи! Вдохновение нашло, и я проснулся! Вот! – протянул ей один листок.
Дункан взяла и, как мартышка из басни Крылова, попыталась понять незнакомые буквы.
Она то отдаляла их, сощурившись, от себя, то переворачивала вверх тормашками, то вдыхала запах чернил.
– Карашо! Yes! Езенин! Байрон!
Есенин восторженно хохотал.
– Какая ты смешная, Изадора! Слушай, я прочту!
Он взял листки и, продолжая одной рукой ласкать ее бедра, стал читать:
Закрыв глаза, Айседора в блаженной истоме раскачивалась в такт стихам. Хрипловатый грудной голос Есенина будил в ней желание двигаться, танцевать.
– Езенин! Ты – бог, твои стихи – музыка! Я все понимай! Еще! Еще! Езенин!
И словно отвечая на ее страстный призыв, его голос, как неизвестный музыкальный инструмент, зазвучал с новой силой.
Айседора, медленно поднявшись перед ним на столе во весь рост, начала танец любви, предназначавшийся только ему – Есенину! Танец интимный, откровенный и чистый в своей откровенности. Как греческая богиня в прозрачном хитоне, она пела в ритме стиха и голоса Есенина всем своим прекрасным телом, глазами, губами. Ее жесты были самой страстью последней любви.