Есенин - стр. 68
– Профессор Герштейн, мы агенты ГБ… – начал было Головин, но Самсонов перебил его:
– Мы агенты уголовного розыска, из милиции, явились к вам, чтобы арестовать Есенина.
– Да! Скрывающегося у вас гражданина Есенина, – добавил Головин.
– Это какое-то недоразумение… ошибка! – Профессор снял очки, достал платок и стал тщательно протирать стекла. – У нас в больнице Есенин не скрывается, а находится на лечении в хирургическом отделении с диагнозом… – он снова надел очки, вынул папку с документами и, найдя нужный листок, протянул его чекистам: – Вот, прочтите сами.
Самсонов взял листок, недоуменно повертел его и кинул на стол перед профессором.
– Вы что, издеваетесь?!
– Ой, простите! – спохватился Герштейн. – Я забыл, что там по-латыни написано!.. Сейчас! По-русски это звучит так: рваная рана левого предплечья. Представляете, что это такое?! Может начаться заражение крови… Ему надо лежать под нашим наблюдением месяца полтора-два. В противном случае я вам гарантирую хорошее заражение крови. И вообще, на каком основании вы здесь?!! – возмутился Герштейн.
– Не горячитесь, товарищ профессор, – оборвал его Самсонов. – Есть решение судьи Краснопресненского района Комиссарова арестовать Есенина.
– Здесь больница! – не сдавался Герштейн. – Здесь находятся тяжелобольные, и никакой Комиссаров мне не указ. Я буду сейчас же звонить Луначарскому… Нет! Я позвоню самому Льву Давидовичу Троцкому! – Он решительно снял телефонную трубку, но чекист Головин положил руку на рычаг:
– Не надо звонить! Никому не надо звонить, – осклабился он. – Мы вам верим. Только вы дадите нам подписку о сохранении доверенной вам государственной тайны… и…
– И обязательство заранее предупредить, когда Есенина будете выписывать, – добавил Самсонов ласковым тоном, от которого у Герштейна задрожали руки.
– Всенепременно! Подождите, я сейчас! – овладел собой профессор. Он достал чистый лист бумаги и начал было писать, но спохватился. – Тьфу, мой бог, вам ведь надо не по-латыни! – Взяв другой листок, он снова стал писать, бормоча что-то себе под нос.
– А что это у вас в коридоре больные собрались? Около палаты, внизу. Плачут. Умер кто? – спросил Самсонов, прохаживаясь по-хозяйски по кабинету.
– Умер? Кто умер? – не сразу сообразил Герштейн. – А! Да! Внизу, в хирургическом отделении… Да! Сегодня… Хороший человек был, потому и плачут… рваная рана предплечья, – пробормотал профессор, подавая подписку-обязательство о неразглашении. – Вот, прошу! Рад был познакомиться. До свидания!
Когда чекисты, козырнув, ушли, Герштейн рухнул в кресло, вытер вспотевший лоб, потом вышел из-за стола, подошел к стеклянному шкафчику, дрожащими руками налил в стакан из колбы, на которой был нарисован череп с костями и большими буквами написано «Яд!». Выпил, крякнул, занюхал нашатырем, еще налил и опять выпил и занюхал.