Эрон - стр. 37

, и опять смех. Или бралась телефонная трубка и говорилось в пустоту зуммера: сегодня будем взрывать Кремль. И снова смех. Смысл этой зловещей шутки до Евы абсолютно не доходил. Тут каждая фраза, каждое обозначенное настроение имели два или три дна. И все же у нее создалось верное ощущение, что все юноши придают колоссальное значение не сиюминутным, сегодняшним, а исключительно будущим взаимоотношениям на вертикали власти, что все караулят друг друга, запоминают промашки, ловят на полуслове. Компания была чем-то вроде лилипутского двора, где на всем лежала печать тончайших оттенков чести. Филипп Билунов вообще держал себя, как принц крови. Эта безукоризненность была даже смешна: полужест, идеальная складка на брюках, белоснежная рубашка, черные шузы, строгий галстук длиной ровно до верхней линии брючного ремня, никакой пестроты, безукоризненный пробор в волосах… культ спорта, строгости и резюме. При этом спутницы льда – яркие, разноцветные, кричащие красками райские птицы. Уже через неделю постоянных визитов в квартиру Еве стало не хватать в компании воздуха. Это был вымороченный механизм, балет марионеток. Казалось, они не имели никаких обычных человеческих эмоций… И все-таки они ее восхищали!

Но, но именно Еве пришлось убедиться, что это не так: именно обнаружение истинных чувств считалось в компании золотой молодежи самым невозможным тоном.

Раскрытие чувств началось в тот злополучный вечер, когда к ней примотал в гости Побиск Авшаров. Ее нелепый ухажер. Всякие визиты к Еве были строжайше запрещены старухой еще при найме. При отъезде на курорт этот запрет Калерия Петровна повторила снова, но Ева не смогла отказать. У Побиска случился день рождения, они договорились вечером погулять возле дома. Но с утра зарядил дождь, к вечеру – как назло – он превратился в ливень, и она скрепя сердце позвала именинника в чужой дом. Побиск приперся мокрехонек, с сырой от воды коробкой бисквитного торта за 1 руб. 80 коп. Он был из коренных москвичей, но, разумеется, никогда в этом доме не бывал. Квартира произвела серьезное впечатление своим антикварным шиком, фотороботом покойника в кресле за кабинетным столом и особенно – почему-то? – подставкой под винные бутылки. «Ишь ты! Здесь бутылки на скатерть не ставят». Было всего семь часов вечера. Илья с компанией появлялся всегда после полуночи, в запасе было уйма времени… Они только-только расположились за овальным столом, как открылась дверь в прихожей – Ева помертвела, донеслись голоса, и в гостиную вошли толпой юные небожители: мрачная Вера, кукольная Магда с лиловым догом на поводке, белоснежка Лилит с цветочными глазами, долговязый гурман Клим Росциус, женоподобный Виталик Ардачев, болезненно бледный Филипп, его крутой оруженосец металлист Вадик Карабан с зонтом Филиппа в руках и последним – хозяин дома, Илья Пруссаков, продрогший, нервный, злой, розовощекий, пучеглазый, редкозубый. Проливной дождь всем перемешал карты. Поначалу Еве даже показалось, что на скромное чаепитие никто не обратил особого внимания – гость домработницы? – только Илья сделал страшные глаза, мол, что ж ты, старуха… Ева виновато пожала плечами: больше не буду. Мальчики выставили на стол груду немецкого баночного пива, а Филипп водрузил в центре плетеную корзинку, полную крупных вареных ресторанных раков, переложенных свежими салатными листьями. Корзинкой Филипп как бы нечаянно помял уголок авшаровского торта. Он тут же извинился самым любезным тоном. Только потом Ева поняла, что атака на торт была неслучайной, Филипп подал тайный сигнал к травле Побиска.