Эрон - стр. 15
И надо сказать, чем больше Алик пьянела, тем чутче она становилась. Вовсе она не собиралась сдаваться. Ее восприимчивость была так тонка, что она безошибочно читала все вихрастые мысли в головке самонадеянной куклы. Она поддразнивала соперницу фразами типа: «Сейчас модно встречать Новый год в Вене». Или: «Лучшее время летом в Европе – яхт-праздник в Дуарнене, в Бретани» и следила за напускным равнодушием целомудренной бляди. Манекенщица! Она зря испугалась тяги Робера, это будет всего лишь эпизод, не больше. Эпизод! Но Алис ошибалась. Честолюбие Лилит было честолюбием высшего эшелона власти, к которому принадлежали уже два поколения семьи, и меньше всего она бы согласилась на участь эпизода. А внешность прекрасной куклы была только счастливой маской: больше часа она мучалась про себя: в чем может быть цель такого вот благородства? Потом сообразила. Что благородство вообще не имеет цели. Она сумела даже понять, что Алик идеализирует любовь. Несколько дней они провели вместе до возвращения Робера. Алис дарила сопернице забавные безделушки. Выпив, вдруг ругала протестантскую мессу: «Нельзя сидеть перед Всевышним!» И что же? Она собиралась бороться за мужа, а вышло, что приготовилась к капитуляции, потому что жертвенность – душа русской женщины, и, когда Робер прилетел из Афин, оставила их вдвоем. И все же… все же был в этом бессознательный расчет – нет ничего долговечней и опасней платонических романов. И это было первое поражение Лилит, она сбежала от матери в дом, где абсолютно все принадлежало другой женщине. Она не сразу поняла опасность, которую излучали эти стены. Вещи жалили, когда она брала их в руки… Странно похожи чувство враждебности от изобилия комфорта у Лилит и страх Евы от враждебности пустоты.
Между тем роман с Робером принял странный оборот, Аполлон действительно оказался старомодным господином в современной упаковке. Его растрогало признание Лилит, что у нее еще не было ни одного мужчины, и он вдруг превратился в кокон. Они проводили день и ночь под одной крышей, но отношения развивались в самом возвышенном, платоническом духе, и Лилит-девственнице это нравилось. Он был так нежен, и печальные глаза так чернильно блестели на его бледном лице напудренного Пьеро. И так сладко было целовать крохотное серебряное распятие на цепочке, искать крестик губами на курчавой груди. В конце концов Лилит сама увлеклась Робером, который верил в бога Христа и бессмертие души! Который считал, что главное в жизни – выполнить свой долг. Но – вот странность – сущность этого долга он предоставлял определять другим. Он молил судьбу о том, чтобы Лилит подарила ему новую жизнь, – она ждала того же от Робера. Словом, они были обречены, даже если бы их не разлучили. Однажды Лилит проснулась в панике, стояло раннее утро, низкое солнце заливало комнату отвратительным целлулоидным светом. Она задыхалась в этом шафрановом паре. Фарро нервозно говорил с кем-то по телефону в гостиной и явно изворачивался, врал. Значит, он может лгать? Вскоре он умчался по срочному вызову в торгпредство, и они увиделись как-то случайно в аэропорту только через двенадцать лет… В дверь позвонили. Лилит по глупости отворила – вошла разъяренная мать, на лестничной площадке стояли еще двое в штатском. Между дочкой и матерью произошла самая безобразная сцена, затем в квартиру Робера позвонила по телефону Ирма и сухо объяснила ситуацию ультиматума, потом позвонил приятель Робера из торгпредства и передал, что тому пришлось срочно улететь из Москвы. Робер струсил говорить сам… Только тогда лишь Лилит сдалась, потрясенная тем, что власть ее круга может быть так безжалостна к ней самой.