Эрон - стр. 110

Малым оказался некто Аркаша Жбанков. И он сполна расплатился за свое легкомыслие… Жбанков в пылу греха не сообразил, что Лилит девственна, поначалу подумал, что у красотки красные дни, а когда понял – смертельно перетрусил. У шоферов Совмина было в ходу трахать своих пассажирок из числа тех, кто не отличались строгостью нравов. Но тут был особый случай. Он и предположить не мог, что эта развязная девица с высокомерной мордашкой и холеным телом дорогой валютной шлюхи на самом деле из породы недотрог. Он ведь был не просто шофер, не просто рулило, а еще и сексот из Девятки, и ему – сотруднику спецслужбы – скажем, звонок Лилит наверх мог стоить семи шкур. Вот почему, поссав, он покорно подчинился всем ее прихотям. Лилит не захотела возвращаться к себе и велела везти ее к нему домой, хорошо еще, что Жбанков был из холостяков. Она осталась недовольна его однокомнатной берлогой на Ленинградском шоссе и на следующий день привезла от себя кучу безделушек плюс мелкие вещи, перевернула квартиру по-своему, заставила купить яркой ткани, задрапировала окна, выкрасила – сама! – краской под слоновую кость двери на кухню и в комнату, превратила ванную в царство шампуней, дезодорантов, косметических мыл. Потребовала, чтобы Жбанков установил на свободном пятачке биде, тот обещал… Аркашка, затаившись, терпел, он не верил в серьезность ее чувств, считал, что причина всему – постель, жажда разогнать застоявшуюся кровь да капризность высокопоставленной дочки, таился и ждал, когда, наконец, ее похоть иссякнет. Хотя ему льстила ее увлеченность простым мужиком, возможность показать такую красотку с волосами Мерилин Монро, талией осы и классной задницей шлюхи дружкам по гаражу, конечно, только самым доверенным. Тут он уж точно рисковал потерять теплое место, хотя (негласное правило) никто из шоферов друг на друга не постукивал, хватало забот с господами хозяевами. Лилит тоже, пусть нехотя, но все же понимала: ее романчик с Аркадием – каприччио, но в силу необъяснимого упрямства продолжала жить с хамом. Позднее она стала понимать, что хотела через падение избавиться от прежней белоснежки Лилит.

Уничижение начиналось с утра, когда она вставала раньше своего обалдуя, варила ему кофе, жарила гренки с сыром на тостере и волокла в постель на подносе. Уничижение продолжалось днем, когда она стирала его ненавистные носки и душные рубашки до идеальной чистоты. Только ночью она подчиняла его себе, но и тут врала, скрывала свою фригидность. Еще в ту первую ночь пролитой крови она узнала, что на мужскую ласку страстно отвечает ее голова, а тело почти молчит. Она наслаждается лишь непристойностью происходящего. Впрочем, в раже уничижения она хотела даже понести от Жбанкова и родить назло всем и себе ребенка – нет ничего вернее родов, чтобы вычеркнуть прежнее. Но провидение не позволило ей рожать напоказ, Лилит не беременела. Прежде змея держала в пасти сердце любовника, теперь кошка держит в зубах череп змеи. Впрочем, она уже предчувствует, что сделает аборт.