Энские истории - стр. 43
Ну так вот! Оркестр грянул марш! Представление началось!
Сержик – коверный – топтался в кулисах и внимательно следил за ходом спектакля. В паре метров от него стоял большой ящик с реквизитом. Если происходила какая-то заминка, Сержик выхватывал из ящика первый попавшийся предмет и бежал заполнять паузу. Он был артист от Бога! – мог держать публику сколько угодно. А уж когда играл на скрипке…
(Сейчас, вспоминая Сержика, я думаю, что не он, а мы заполняли паузы между его выходами на манеж. Мы работали, а он – жил. Он был велик во всем: и в большом, и в малом. Грустное превращал в смешное, а смешное – в грустное. Вещи самые обыкновенные у него приобретали новый глубокий смысл, а те, что казались важными и неизменными, становились вдруг пустыми безделушками. Жизнь для него была клоунадой, а клоунада – жизнью. Два года спустя он уснул пьяным в сугробе и замерз. Его нашли случайные прохожие и, подняв на руки, понесли в больницу. Все это уже было однажды и только край черного пальто не волочился по земле – не было у Сержика черного пальто, вообще никакого не было.)
А пока – Сержик, волнуясь, топтался в кулисах. Неподалеку степенно разогревался Козупей. Он подбрасывал блестящее золотистое ядро и ловил его на спину: Козупей при этом громко крякал, а спина – хрустела. По могучей шее стекали капли жирного пота.
Васильич наблюдал за представлением по другую сторону занавеса: ведь он был шпрехшталмейстером. Наконец настала и его очередь: на арену вывезли аппаратуру, вышла "племянница", и Марк Захарович, немного замешкавшись, дал музыку.
Когда номер закончился, Васильич громко объявил: "Антракт!"
Все время, пока шло первое отделение, я мучился вопросами: "Что это был за незнакомец? И был ли он на самом деле? Может, он только приснился мне? А если не приснился, то сдержал ли свое обещание? Пришел ли он на представление? А, может быть, пришел, да не было места в четвертом ряду, сразу справа от занавеса, от выхода на манеж, и он сел на другое место?"
Я страшно переживал и вместе с тем очень боялся просто выглянуть и посмотреть, кто там сидит в четвертом ряду. Но больше всего я боялся потому, что не мог понять, чего же я боюсь больше: увидеть его или не увидеть? Что, путано излагаю? А вы попробуйте, поставьте себя на мое место, и тогда сразу поймете, что я имею в виду.
В конце антракта я сбегал к Марку Захаровичу и объяснил, что мне нужна барабанная дробь: когда я застыну на месте и подниму вверх правую руку. Старик кивнул в ответ, громко рыгнул и помахал сухонькой ладошкой возле рта, волнами разгоняя чесночный аромат.