Эликсир для вампира - стр. 28
– Прибрался бы хоть в своем музее, а то бумажки разбросаны!
– Ничего тут не разбросано, – безучастно ответил Феликс.
– Давно не убирался, значит! Все, я пошел!
– Какие бумажки? – очнулся мужчина. – О чем ты?
– Да вот же, валяются под занавесками! Слушай, если ты хочешь как-то загладить свою вину перед оскорбленным товарищем…
Дальше Феликс не слушал. Он сорвался с места, подбежал к окну и отдернул штору. На полу лежала театральная программка и пригласительный билет. Название спектакля гласило: «“Дон Эрнандо Хавьер де ла Роса Ларио”. Опера. Трагикомедия в двух актах. Партер, первый ряд, середина». Держа в руках программу с билетом, Феликс отошел от окна и тяжело опустился в кресло. Паблито спрыгнул обратно на пол и заторопился к нему.
– Что там такое? Какое-то письмо, записка?
Феликс не ответил. Он смотрел на мелованные бумажные прямоугольники, словно белизна источала завораживающий свет, и не в силах был отвести взгляд.
Вдруг комната стала расплываться, закрутились волчком размазанные стены, и Феликс почувствовал, что куда-то проваливается и падает. На миг захлестнуло душное беспамятство, и он очнулся в раззолоченной театральной зале. Как был – босиком и в халате, – мужчина сидел в первом ряду партера. Занавес сцены еще был опущен, а зал полон зрителей. Поглядев на сидящих по соседству, Феликс обернулся. Ряды за его спиной словно умножались в бесконечность, и ни одного свободного места: мужчины и женщины в одеждах разных эпох с серыми лицами, потухшими глазами. Они были измучены, грязны, одежда их висела полуистлевшими лохмотьями. Феликс встал, запахивая халат и туже затягивая пояс. И лицо его вдруг словно сделалось источником света для мертвецов. Как подсолнухи, они стали поворачиваться к нему и оживать радостью, почти любовью. Их было тысячи, тысячи… расцветающих красками, улыбками лиц. И Феликс вдруг ощутил почти забытое чувство – фантомное биение сердца в груди.
В зале погас свет, поднялся занавес, и началось представление. Феликс опустился на свое место и вцепился пальцами в подлокотники кресла.
Декорации изображали стены домов и улицы ночного Толедо. Из темного переулка вышел молодой черноволосый господин, всем своим видом демонстрирующий, как он пьян и самовлюблен. Он запел о жизни как о глупой жене, с которой невыносимо жить, и о том, что только смерть – достойный противник, чтобы поиграть на шпагах. Вскоре навстречу ему шагнул хорошо одетый, сложенный как древнеримское божество мужчина с развевающимися прядями длинных белых волос. Лицо его было прекрасно и умиротворенно. В руках он держал две шпаги. Бросив один клинок повесе, незнакомец встал в позу фехтования. Хмельной гуляка мигом преобразился: выпрямились плечи, появилась горделивая стать. Поймав шпагу, он ухватился за эфес и принял вызов. Фехтовал он столь умело, что мигом пронзил насквозь грудь противника. Но шпага, войдя в его тело, не нанесла сопернику урона, тот лишь рассмеялся. Затем вынул из груди клинок и наотмашь хлестнул им по шее гуляки.