Ельцин как наваждение. Записки политического проходимца - стр. 74

Говорят, еще совсем недавно правительственное здание России на Краснопресненской набережной было настоящим сонным царством. По большому счету, здесь ровным счетом ничего не решалось, и чиновники предпенсионного возраста неторопливо оформляли решения, уже принятые на союзном уровне. Сейчас же в его коридорах кипение страстей. Атмосфера, схожая с вокзальной, – кто-то опаздывает, кто-то потерялся, у кого-то пропал багаж. Новоявленные обитатели ничем не похожи на аборигенов. Переполнены кипучим желанием совершить нечто великое, но что именно и как, об этом, похоже, еще не ведают.

В приемной Ельцина никого. Вход в нее от депутатских набегов оберегает многозначительно— неприступный Саша Коржаков, на днях зачисленный в штат Верховного Совета и провозгласившей себя руководителем того, чего покуда нет даже на бумаге, – Службы безопасности.

– Лев Евгеньевич передал, что шеф хочет со мной поговорить.

– Жди. Сейчас узнаю.

В Ельцине определенно произошла какая-то перемена. Причем к лучшему. Чувствуется сверхнормативный заряд жизненной энергии. Это здорово.

– Ну, что там у вас на съезде? Все такое же пустословие? Славите Горбачева? Не надоело?

Надоело. Конечно, надоело. Если бы до него мы не видели заседаний съезда народных депутатов СССР с их кипением страстей, то, возможно, и этот партийный форум воспринимался бы несколько иначе. Но сейчас смотреть на него без тошноты нет никаких сил. А уж участвовать в его работе – и подавно. Ельцин слушает мой рассказ и, чувствую, согласен с такими оценками.

– Вы ведь в составе столичной делегации? – киваю в ответ. – И что говорят москвичи? Каков их настрой? У вас ведь там немало партаппаратчиков. Какое они производят впечатление? Они-то за кого?

– Партаппаратчиков, конечно, хватает, – мне вдруг вспоминается Бакатин и его помощь питерской семье, – но вы знаете, Борис Николаевич, среди них встречаются очень даже вменяемые люди.

– Вот как?

Рассказываю про министра, про свою просьбу и про то, как тот на нее откликнулся. Ельцин слушает и, чувствую, как в нем нарастает раздражение. Ему определенно не нравится эта история.

– Ладно, все это после у себя в «Комсомолке» опишете, чтоб уж вся страна узнала про то, как вы с Бакатиным помогли больным артистам, – Ельцин резко встает, давая понять, что ему не до пустых разговоров. – Закончится съезд, сразу приезжайте ко мне. Договоритесь о времени с Львом Евгеньевичем. Будет серьезный разговор.

Всю дорогу от Белого дома до метро «Краснопресненская» (а идти не более десяти минут) пытаюсь разобраться в происшедшем и найти ответ на вопрос: что его так задело в моем рассказе? Допускаю, что это какая-то застарелая неприязнь лично к Бакатину, хотя мне об этом ничего не известно. Но, скорее всего, тут что-то другое. Возможно, партаппаратная ревность. Если разобраться, их карьеры будто писаны под копирку. Оба начинали с руководства строительными главками. Оба прошагали по всей обкомовской лестнице и доросли до руководства крупными областными парторганизациями. Оба, благодаря новациям Горбачева, оказались в Москве на высоких партийных и правительственных постах. Они, как одноклубники, перешедшие в сборную – каждый хочет стать в ней главным форвардом и, зная все достоинства и недостатки конкурента, считает, что у того для этого нет ни сил, ни опыта.