Его величество и верность до притворства - стр. 38
А находящиеся уже в пылу и трепете, от своих на грани неприличия представлений, герцогини и маркизы, и даже баронессы, умея заглядывать дальше, сопоставив слишком уж непристойные взгляды герцога и смелые ответные виды мадам де Ажур, которая все знают на что она способна, теперь-то, наконец-то, увидели всю неприкрытую правду жизни, со своей несдержанностью естества де Гиза. В котором его природа, забыв все правила церемониала, в юношеском порыве, взяла и восстала против сдерживающих её в рамках благопристойности титулов и регалий герцога. Где даже зрелый возраст герцога ничего не смог поделать и так сказать, подвёл герцога на хромоту. Что для части одержимых любовью придворных, уже совершенно невыносимо видеть, и они начинают ёрзать на своих стульях, пытаясь хоть как-то обратить на себя внимание, хотя бы заволновавшихся баронесс.
Между тем Генрих Анжуйский, испытывая по отношению к герцогу де Гизу сходные с ним чувства (так что у них было много чего общего), в которых он, как и все придворные, придерживался одной главной линии – сдерживаться и до поры до времени не переступать через себя (вот когда можно будет переступить через труп поверженного врага, то они сами себя переступят), с сомнительным удовольствием и с задумчивым взглядом поглядывал на сидящего в первых рядах господина де Люиня. И, конечно, Генрих, в другой раз и не посмотрел бы на этого, не ясно, что за важная птица господина, но сегодня его зад, оказавшись на совершенно неотёсанном стуле, выказывал свою крепкую придирчивость к этому стулу, который такой-сякой, а не гладко ровный, уже не раз позволял себе грубости по отношению к задней части Генриха.
Ну а такие противоречия, невольно, а заставляют задаться вопросом, а с какой это стати, этот, ещё надо узнать, что за дворянин, господин де Люинь, наравне с принцами и принцессами, не понятно из-за каких-таких заслуг («Что ещё за птица высокого полёта?», – правда, ответ на этот свой вопрос, Генрих, будучи в курсе того, что господин де Люинь является смотрителем вольера птичника короля, подспудно знал), пользуется стулом с мягкой обивкой. А ведь это вызов всему придворному укладу жизни, где для короля и королевы, согласно их величию, предназначались кресла с высокими спинками, для принцесс и принцев – стулья попроще, ну и для остальных, лавки и диванчики.
Но Генрих, только от делать нечего или когда он только находится в хмуром настроении, такой придирала, что как раз в этот самый момент и совпало. Впрочем, всё это возникшее напряжение у Генриха длилось недолго, а всего лишь до тех пор, пока этот Люинь сидел на стуле. Что опять же длилось недолго и Люинь, видимо присевший на этот стул для того чтобы сделать зрительный осмотр сцены приготовленной для балета, где он принимает самое деятельное участие, как только осмотрелся, покинул это своё место, отправившись за кулисы. Что немного остудило пыл придворных лиц, теперь с ещё большим вниманием смотревшим на этот освободившийся стул, на котором все и каждый по отдельности наблюдатели считали – должен был сидеть именно он.