Его марионетка - стр. 39
– Нет, ни капельки.
Мне смешно. Я видела, как ведут себя гады, от которых нужно бежать: Никита Семенов продемонстрировал мне это на примере моей мамы. А Лар… С ним хочется сбрендить, сгореть, разлететься пеплом…
– Я тоже гадина, если верить некоторым…
– Вовсе нет, – Илларион мотает головой, и лунный свет, запутавшись в его густых волосах, подкрашивает их эльфийским серебром, делая мужчину, что сидит напротив меня, ещё более нереальным, – ты – ангел, – произносит серьёзно и грустно, сжимает мои пальцы, наклоняется и целует их, – посланный мне для искупления… Только вот, – наклоняется ближе, тон становится коварнее, – я ничего не намерен искупать. Наоборот, собираюсь примять пушок ангельских крылышек, растлить невинность…
О, знал бы ты, как невинность хочет быть растлённой.
– Растлевай, – даю карт-бланш, улыбаясь от души.
Я – его, слишком давно его. Другого в моей жизни и в моём сердце не будет. Нельзя так любить, я знаю, но люблю. До краёв. Переполнена им.
– Смелая, – улыбается хищно. – Выпьем? – берёт бутылку, что томилась до этого в ведёрке со льдом.
Набираю воздуха для признания:
– Это будет первый раз, когда я попробую алкоголь. Будь со мной нежным.
И прыскаю в конце фразы.
Красивые брови взлетают вверх:
– Оу! Всё настолько невинно?
Киваю, жутко краснея, прячу лицо за руками.
Лар ставит бутылку, отводит мои ладони и заглядывает в лицо – серьёзно и как-то даже грустно:
– Тот поцелуй, в гримёрной, тоже был первым?
Киваю, говорить нет сил – внезапно накатывает смущение, и вся давешняя смелость испаряется, растворяется в прах.
– Чёрт! – Лар лихорадочно ерошит свои волосы. – Я не верю – такая нереально красивая девушка… Сладкая, как сам грех… Да мальчишки должны были штабелями падать к твоим ногам!
Пожимаю плечами, ёжась. Становится холодно от того, что он не рад моей невинности.
– Может и падали, – говорю, глядя перед собой, рассматривая узоры на скатерти, – меня это не интересовало.
– Почему? – он безжалостен, он собирается вывернуть меня наизнанку, добраться до сокровенного. Что ж. Пусть. В конце концов, это всё и так для него.
Вскидываю взгляд, сталкиваюсь с его – взволнованным, горячим, странным.
– Глупый, – усмехаюсь, чувствуя себя сейчас на тысячелетие старше, – какой же ты глупый, демон. Потому что с тринадцати лет для меня никого не существовало. Только ты. Никто не имел права коснуться того, что принадлежит тебе, осквернить меня, забрать твоё право на первый поцелуй, первый алкоголь, первый раз…
– Стоп! – он вскидывает ладонь, прерывая меня. И я задыхаюсь, захлёбываюсь недосказанным откровением. – Ты хоть понимаешь, что творишь сейчас, маленькая дурочка? – Мотаю головой: не понимаю и не хочу понимать это со взрослого рационального ракурса: – Ты открываешься передо мной, полностью вверяешь себя, признаешься в таком…