Его марионетка - стр. 24
Немного смущаюсь:
– Пока не хочу. Слишком волнуюсь.
Тётя Света смурнеет.
– К матери?
Киваю.
Она вздыхает:
– Мирослава сильно изменилась, Фень. Они сломали её. Она совсем отдалилась от нас. Не общается. – Снова глубокий вздох. – Это я виновата. Родную сестру с ребёнком за борт выкинула. Ничего, потеснились бы, ужались… – Смахивает слезу, обнимает меня: – Прости, ребёнок. Если сможешь – прости.
– Да что вы, тёть Свет, – ласково хлопаю женщину по спине. – Вы не виноваты. Да и не смогла бы мама у вас жить. Вы же знаете – она к другой жизни привыкла. Её искала.
Тётушка качает головой:
– Ты такая добрая девочка, Фень. Другой бы обозлился, отделился бы от всех.
Улыбаюсь, вспоминаю Татьяину науку: «Тратить жизнь на негативные эмоции – себя не уважать»…
– Я пойду, – говорю, – всё-таки сегодня мой день рождения. Для мамы это всегда был особенный день.
Утешаю себя, потому что за пять лет мама ни разу не поздравила меня.
Пока такси везёт меня к логову Семёновых – я по-прежнему называю это жилище так – смотрю в окно и загадываю: какой будет наша встреча? Какой стала моя мама? Она у меня всё-таки очень классная. Вон, даже Семёнов, в конце концов, женился на ней, хотя и обзывал сначала всякими гадкими словами…
И вот я уже стою у ворот. Вся дрожа, нажимаю кнопку звонка.
– Назовите себя, – требует голос в домофоне, висящем у калитки.
– Феодосия Рубанова, – представляюсь.
– Вы к кому? – продолжает всё тот же безэмоциональный, будто металлический голос охранника.
– К Мирославе Руб… Семёновой, – быстро поправляюсь: новая мамина фамилия неприятно царапает болючими воспоминаниями, – её дочь.
В домофоне шорох, какие-то переговоры – слов не разобрать – и наконец ответ, выбивающий почву из-под ног:
– На ваш счёт распоряжений не было. Я не могу вас впустить.
Мне хочется кричать и колотить в калитку ногами: как так! Там моя мама! Вы не имеете права прятать её от меня. Уже набираю воздуха, чтобы выпалить всё это, как раздаётся:
– Извините, сейчас молодая хозяйка примет вас.
С тихим щелчком калитка открывается. Я с опаской ступаю на вымощенную камнем дорожку, ведущую к массивной входной двери. Дом Семёновых за эти годы обветшал, стал каким-то приземистым, но по-прежнему выглядит мрачным замком.
Дверь мне открывает девушка – не видела её раньше – в униформе горничной и фартуке. Проходится по мне равнодушным неживым взглядом, машет куда-то вглубь помещения:
– Идите, Людмила Никитична вас ждёт.
Прохожу.
Людка сидит на диване в гостиной и рассматривает свои ногти. Она так раздалась и поширела, что ей не дашь восемнадцати. Громбаба лет тридцати. Яркий макияж лишь добавляет возраста.