Джентльмены чужих писем не читают - стр. 40

Октябрь вышел из машины, прошёл пять метров по тротуару, а потом вдруг мастерски исчез. Вот уж воистину – отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушёл.

Проводив его взглядом, Агата приникла к зеркалу заднего вида. Нет ли пятна на ней – следа от пощечины?

Не смотрите на меня, что я смугла – солнце, ливийское солнце опалило меня; нежная, как шкурка у melocotones[19], кожа лица лишь немного покраснела, самую малость. Если опустить окно и поехать с ветерком – свежий горячий воздух обдует, промассирует кожу и на подъезде к Куэрнаваке от красноты не останется и следа.

Внезапно она поймала себя на странном чувстве: несмотря на приказ, ей почему-то не хотелось ехать в Куэрнаваке и забирать там любимого в закусочной на бензоколонке.

Как же так?

Она приблизила лицо вплотную к зеркалу. Это нарушение дисциплины, сказала она своему отражению. Это… это маленький мачетито в спину революции.

Компаньеро Че говорил, что если в сердце твоём только шевельнулось сомнение в праведности дела, которому служишь – вырви из своей груди предательское сердце, и пусть бездомные собаки, рыча и кусая друг друга, сожрут покатившееся в пыль никчёмное сердце твое!

И тут вдруг чёрные виноградины её глаз стали стремительно набухать прозрачной, недостойной настоящего компаньеро влагой, и она, изо всех сил презирая себя, разревелась, как…

…как курицеголовая домохозяйка, у которой пирог сгорел, муж загулял, сын играет в бейсбол, а дочь снюхалась с грингос, и те сделали её наркоманкой…

У генерал-майора Государственной Безопасности Петрова Э.А. брови были тонкие и нервные, как две институтки. Его малахитовая авторучка ездила туда-сюда по бумаге, но стоявший перед ним навытяжку Курочкин понимал, что генерал-майор гонит ему дуру: ни черта не пишет, а только притворяется.

А может, меня крестили в детстве, пришла в голову Курочкина красивая и неожиданная идея. Может, меня, когда я был совсем ещё дитя, месяцев двух от роду, и ничего не соображал, тайком от отца и деда понесли в какой-нибудь полуразорённый храм, завернув в одеяло и сунув в беззубый рот соску с молоком, чтобы я нечаянным криком не привлёк ничьего внимания, а там моего приноса дожидался батюшка… И, может, я сразу приобщился Божьей Благодати. И Канцелярия Небесная приставила ко мне личного вертухая, то есть ангела-хранителя, моего ангела-хранителя, и больше ничьего, и вот с тех пор он постоянно витает надо мной, добрый дух, хранит меня от всех напастей, и если я сейчас как следует помолюсь Богу, то он, мой ангел-хранитель, подхватит мою молитву, идущую из самого сердца, упакует её в красивый конверт, шлёпнет на конверте печать “срочно, лично в руки” и отнесёт конверт наверх, Самому?