Дым - стр. 25

– Меня тоже восхищает ваша профессия, – пять слов, а у мужиков уже слюни текут, они бы целыми днями слушали дифирамбы. – Я не представляла раньше, как много вы делаете на пожаре. Думала, пожарные просто заливают здание водой.

– А как она говорит «пожарные», слышите? – плывет Чайковский и сразу же умничает следом: – На самом деле, у нас в машине есть даже штабной стол, где схемы рисуют. Так что мы не только в огонь ходим.

– И как вам не страшно заходить в огонь? – Ее и без того большие глаза распахиваются шире.

– Страшно.

– Только дураки не боятся.

Я киваю парням, сам отвечаю тихо и откровенно.

– Ты об этом не думаешь. Страшно становится после, когда понимаешь, где побывал.

– Да и огонь-то не самое ужасное, – комментирует Мишаня. – От дыма погибает гораздо больше народу. Современная квартира состоит из материалов, которые при горении выделяют жутко токсичные вещества.

– Ой, запел умник, глянь на него! – дразнит Чайковский и сам тут же красуется: – Но Прометей, украв однажды огонь у Зевса, работкой нас обеспечил на все времена.

– Да, это, конечно, не заказы раздавать, – подает голос Юна.

– Ты брось, – пытаюсь я отогнать ее излишнюю скромность. Жалко становится ее, я не люблю жалость. Крайний раз из-за жалости у меня поселилась Пони, до сих пор расхлебываю.

– Я же от всего сердца, – ловит щеками воздух, – видела в новостях, как вы тушили торговый центр. Это сложно, – голосит громче, потому что музыканты запевают про полковника, которому не пишут.

– Сложно, когда погибают люди, – говорю спокойно, потому как музыка отрезала нас от группы, салютующей бокалами. – Вот к этому невозможно привыкнуть, а остальное – пустяки.

Я ведь правду чистую говорю. Каждый раз какое-то яростное бессилие, что не помог, не успел, не спас. И что бы ни твердили, никогда не поверю, что с этим можно свыкнуться, что можно со спокойно душой встретиться со смертью.

Я лично видел, как мужик из другого караула, который временно подменял больного Макса, без конца матерясь под нос, вещал стажерам, как тащил «жмура» на пожаре. Но я на том вызове был вместе с ним, я видел выражение лица, когда он, выбравшись на улицу, понял, что человеку, которого нес на себе, ради которого жизнью рисковал, уже нельзя помочь. В его глазах было то же опустошение и отчаяние, с которым я знаком, та же беспомощность, когда ты ничего не можешь сделать, ты здесь проиграл. И в этот миг не думаешь, кем был человек, пусть даже спившимся алкоголиком, который сам устроил пожар. Прежде всего, это человек, которого ты не успел спасти. А напускное равнодушие не более чем бравада. Может, какая-то защита в голове, не знаю.