Два малыша от бывшего - стр. 17
– И что же там за дела у тебя?
Снова грозно нависает надо мной. Боже, и когда только успел так близко подойти ко мне?
– У меня отец болен, надо за ним ухаживать.
Нагло вру, но другой причины так быстро не могу придумать. Громов задумчиво потирает подбородок.
– Приступай к работе. Мне плевать на твои проблемы, чтобы через два часа тут все блестело.
Разворачивается и отходит, давая мне наконец-то свободно вздохнуть.
У меня пригорает от желания ткнуть ему в спину средний палец. Детский сад, честное слово.
Сосредотачиваюсь на монотонном деле. А именно на уборке. Стараюсь не делать резких движений, напоминая себе, что повсюду осколки.
Почти заканчиваю со стеклом, когда в зале раздается резкий голос Давида:
– Да вы совсем там из ума выжили?! Такие цены гнуть!
Рука дергается, и перчатку, в которой я прибиралась, распарывает острым осколком, задевая кожу.
Ойкаю, но уже наблюдаю, как струйка крови стекает по коже. Закусываю губу, вскакиваю, чтобы ещё и кровью тут все не заляпать. Направляюсь в сторону дамской комнаты, но перед глазами уже плывет.
Не люблю я вид собственной крови. Сразу же начинает мутить и шатать из стороны в сторону.
Вот и сейчас пол подозрительно раскачивается, то приближаясь, то отдаляясь от меня.
А я пытаюсь наступить так, чтобы не свалиться.
– Ди… – сквозь шум доносится недовольный голос Давида.
Не реагирую, мне сейчас нужно смыть эти бордовые дорожки с руки. Срочно избавиться от крови на своей коже.
– Я с кем разговариваю? Ты закончила?
Отмахиваюсь, хватаюсь за стену и зажмуриваюсь. Перед глазами яркие вспышки, голова кружится, во рту пересыхает.
– Эй…
А в следующую секунду перед глазами все темнеет, и я лечу в пропасть.
– Твою мать, маленькая, открой глазки, – сквозь шум в ушах слышу взволнованный голос… Громова?
Или у меня глюки начались на фоне потери крови?
Но нет, мне удается приоткрыть один глаз и заметить, что я лежу на диване в кабинете Громова, а сам он с обеспокоенным выражением лица нависает надо мной. В нос ударяет резкий запах нашатыря. Отталкиваю руку Громова и пытаюсь сесть.
Но голова все ещё тяжелая, как казанок…
Сжимаю виски, стону от пронзившей боли.
– Кажется, я теперь понимаю смысл фразы, которую говорила мне мать в детстве…
Задумчивое бормотание ненадолго отвлекает от боли в голове. Перевожу на Громова вопросительный взгляд.
– И какая же фраза?
– Да так, – начинает петлять.
– О, дай-ка я угадаю… – закатываю глаза, когда меня осеняет догадка, – про дураков и молитву, да?
Громов хмыкает. Резким движением встает с корточек, осматривает меня.
– Скорую?
Мотаю головой, пытаюсь принять вертикальное положение и шиплю от неприятных ощущений на ладошке.