Драконова Академия. Книга 5 - стр. 12
Во-первых, потому что Женевьев никогда раньше не чувствовала никого, как себя. Во-вторых… во-вторых, потому что это было неправильно. Он должен был злиться, упрекать, оскорблять – как это сделал отец.
– Вырастил на свою голову! – рычал Белавуард Анадоррский, пока мать обмахивалась веером и заливалась слезами. – Ты должна быть предана семье! Должна быть предана мне! А ты что устроила?! Помолвку с Драгоном!
Женевьев понимала, что здесь уже никакие слова не помогут, но все же где-то, в глубине души ей хотелось верить, что отец примет ее решение. Просто потому, что он сам политик, он воспитывал ее так, он растил ее для того, чтобы она делала все для Даррании, в интересах Даррании. В данном случае интересы Даррании и ее отца не совпали, но она все же оставалась его дочерью.
– Я поступила так, как считала нужным. А теперь, из-за того, что случилось…
– Как считала нужным! – рявкнул отец.
Мать побелела и начала «падать в обморок», но он в ее сторону даже не посмотрел.
– Ты меня опозорила! Сначала эта работа в Академии. Потом помолвка с Драгоном, когда я – я, и ты прекрасно это знаешь, буду гораздо лучшим тэрн-архом Даррании, чем Ферган и любой из его никчемных отпрысков! Еще и с мальчишкой каким-то спуталась, таскала к себе домой! Надеюсь, об этом хотя бы никто не знает! Позорище!
– Никто не знает, а если бы и узнал, тогда что? – Женевьев вспылила раньше, чем успела себя остановить.
Отец раздул ноздри:
– Ты бы еще с уборщиком драконьего навоза связалась! Хотя разница невелика.
– Не смей так о нем говорить! – это прозвучало привычно, как приказ. Женевьев невольно понизила голос и получилось так, как ее учили: снисходительно, как у тэрн-архи.
Белавуард даже поперхнулся, а потом заорал не своим голосом:
– Не сметь?! Это ты мне тут будешь указывать?! Предательница! Шлюха!
Из родительского дома Женевьев вылетела с еще большей тяжестью на сердце и в непролитых слезах, так и не поинтересовавшись, на самом ли деле мать в обмороке или просто хорошо притворяется. К себе она тоже не пошла, кое-как успокоившись, вернулась к детям, где занялась привычной для нее работой. Так дни и проходили, в Академии, в допросах о случившемся (ее постоянно на них таскали), навещая Люциана, в работе с детьми. Она даже ночевала там, только чтобы не возвращаться одной в пустую квартиру и не думать об одном-единственном по-настоящему счастливом завтраке, который прервал отец. Не вспоминать то, как Ярд на нее смотрел.
То, что он ни словом ни делом не заставил ее почувствовать себя виноватой.
Проблема была в том, что Женевьев чувствовала. Чувствовала себя виноватой перед ним каждое мгновение, возможно, поэтому сегодня она хотела, чтобы Люциан попросил ее остаться. Просто чтобы поговорить, ей надо было кому-то выговориться, но Люциан был далек от того, чтобы слушать. Он был настолько в себе, настолько в своей вине, что Женевьев сразу поняла: никакого разговора у них не получится. Еще она поняла, что сегодня вернется домой.