Дорогой мой человек - стр. 81
Лбов налил в кружки водку, сказал с усмешкой:
– Ваше здоровье, доктора-командиры. Можно сказать, со свиданьицем! А ошибок у кого не бывает!
Цветков сидел красный, мрачный. Разве так виделась ему эта встреча? Впрочем, он был из тех людей, которые быстро разбираются в собственных ошибках. И когда, вымывшись в подземной бане лбовского отряда, они с Устименкой укладывались спать, командир Цветков, который вновь стал Константином Георгиевичем, успел сделать для себя все соответствующие выводы.
– Это вы насчет наполеончика тогда правильно по мне врезали, – неприязненно, но искренне сказал Цветков. – Сидит во мне эта пакость. Трудно от нее избавиться. Казалось, один наш отряд во всем этом оккупированном крае. Мы одни смельчаки и герои. Ан вот…
Вздохнул и добавил:
– Все-таки вывел! Привел! И именно я!
– Мы тоже, между прочим, старались выйти! – ввернул Володя.
Цветков усмехнулся:
– Стараться выйти – одно, вывести – другое. Разве вы не согласны, добрый доктор Гааз?
Володя не ответил. Спорить с Цветковым было бессмысленно. И все-таки он не мог не любоваться им, не мог не ценить его волю, ум, силу.
Но и в этот раз им не дали выспаться.
Устименко спал так крепко и таким тяжелым сном, что проснулся, когда Цветков был уже на ногах.
– Вставайте, черт вас заешь! – сказал он ничего еще не соображающему Володе. – Раненого привезли, нас срочно требуют в ихний госпиталь. Лбов велел.
Володя с трудом поднялся, но голова у него закружилась, и он опять прилег.
– Да вы что? – спросил Цветков. – В уме?
Мальчишка-связной нетерпеливо топтался у двери землянки. Оказывается, было вовсе не рано, зимний погожий день уже давно наступил, когда быстрым шагом они пошли к землянке-госпиталю, возле входа в который в белом полушубке, в валенках и теплой шапке прохаживался явно чем-то расстроенный и насупленный Виктор Борисович Лбов.
– Давайте быстрее! – сказал он отрывисто и сердито. – Хорошего человека фашисты подстрелили, надо что-то делать, разворачиваться…
– Командира из партизан? – быстро спросил Цветков.
– Почему из партизан? – удивился Лбов. – Нет, наши все целы. Даже не царапнуло никого. Подстрелили немца, наши его выручать ходили. Его свои, фашисты, подстерегли…
– Позвольте, – начал было Цветков, но Виктор Борисович объяснять ничего не стал. Открыв тяжелую, из толстых, свежевыструганных досок дверь в землянку, он сказал, что поговорить обо всем успеется, и пропустил докторов вперед.
Партизанский госпиталь, видимо, расположился глубоко и далеко под землею. Темные, теплые, тихие коридоры, обшитые березовыми жердями, уходили вправо и влево из большого тамбура, освещенного одной лишь коптилкой, стоящей на полочке. Операционный же блок был освещен керосиновой лампой – оттуда доносились частые короткие стоны, и на простыне, которой был завешан дверной пролом, четко чернела тучная фигура врача в халате и шапочке.