Долина папоротников - стр. 27
– Отец! – Лиззи вскочила на ноги и вперилась в отца укоряющим взглядом.
На Аддингтона не глядела совсем: страшилась заметить одинаково ранящие жалость иль осуждение.
– Я лишь хочу быть уверен, чего ждать наперед, – отозвался на ее укор мистер Хэмптон.
И как-то сник, сделавшись тоньше и ниже обычного. Лиззи, заметив эту внезапную перемену, внутренне всполошилась: то ли она не замечала этого раньше, то ли отец казался таким в сравнении с гостем. Высоким, широкоплечим... Полным кипучей энергии, которой ее отцу так не доставало в последнее время. И уж не ее ли, Лиззи, вина, что он так переменился?
Грудь стиснуло болезненным спазмом, слезы, вскипев на глазах, заставили девушку пулей метнулась из комнаты, не удостоив присутствующих ни единым словом прощания. Взлетев по лестнице и ворвавшись к себе, она рухнула на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, закусила ее сцепленными зубами...
Стыд, вина и отчаяние выходили слезами, словно вскрытый нарыв.
Тоска по матери нахлынула с удвоенной силой...
Если бы только она была жива... Если бы только направляла ее. Не случилось бы, верно, ни кладбищенского гадания, ни таинственного ключа, даже влюбленности в Мэннинга, и той могло бы не быть.
Рядом с матерью все могло быть иначе...
Лиззи утерла нос и потянулась к шкатулке на туалетном столике: в ней хранилось единственное, что осталось в память о матери: кольцо с изумрудом. Фамильная драгоценность, принадлежавшая еще ее бабушке... Той самой, с которой Лиззи никогда не встречалась – родители говорили, ее нет в живых – однако знала, что та любила работать в саду: выращивала цветы и травы. Лечила многие хвори при помощи травяных настоек...
Сама Лиззи растила только галантусы и бугенвеллии – в лечебных травах она едва ли разбиралась. Разве что заваривала ромашку от расстроенных нервов...
Теперь не помогла бы и бочка ромашкового чая.
Девушка опять разрыдалась, сжимая в кулаке материно кольцо... И слышала, как долгое время спустя уходил их незваный гость. О чем они беседовали с отцом, ей было неведомо: Кэтти сказала лишь, они долго сидели у отца в кабинете и угощались отцовским кларетом.
Сам факт подобного расточительства расстроил девушку не на шутку: уж лучше бы и вовсе опорожнить бутылку в помойное ведро, чем потчевать недоброго гонца.
А Аддингтон был именно недобрым: его слова разбили ей сердце. Признание капитана Мэннинга, переданное его устами, разбило ей сердце вдвойне... Она лишилась подруги, надуманного возлюбленного и потеряла доверие отца.
Могло ли быть что-то хуже такого?
Казалось, ответ очевиден, двух мнений и быть не могло, однако двумя днями позже Элизабет поняла, насколько сильно она ошибалась. Нынешние беды представлялись лишь преддверием чего-то большего...