Добро пожаловать в Сурок - стр. 96
О каком цветочном запахе я только что думала? Это же он так пахнет: и цветами, и ветром, и просто — счастьем.
Держит меня на руках, и мы не прекращаем жадно целоваться. «Кожа к коже, кожа к коже», — пульсирует в моем мозгу, а руки нащупывают пуговицы на его груди; начинаю торопливо расстегивать. Скорее, скорее. Кожа к коже...
Холостов сажает меня на ближайший стол (краем сознания отмечаю звук битого стекла — должно быть, смахнули лишнее), а сам остается между моих широко расставленных ног. Его губы терзают мои, и это самое замечательное ощущение на свете. Наконец, справляюсь с его рубашкой, стягиваю с плеч, бросаю на пол.
О да, у него именно такое тело, как я и думала: крепкое, поджарое. С удовольствием веду ладонями по его плечам до локтей и опять вверх. Чувствую, как от моих прикосновений напрягаются мышцы. Касаюсь груди. Кожа к коже… Дыхание перехватывает.
Он прижимается ко мне, я чувствую характерную твердость у него под джинсами. Но мне не страшно, мне — потрясающе. Выгибаюсь навстречу, хочу вжаться, хочу почувствовать каждой клеточкой.
Кнопки на моей рубашке расстегиваются легко. Его ладони, такие нежные и такие теплые, проводят по моему животу, дотрагиваются до ремня джинсов, но пока не расстегивают, продлевая мгновение; вновь поднимаются вверх, накрывают грудь.
Кожа к коже… Ткань, чертова ткань! Как ее много! Дурацкий лифчик, дурацкие джинсы — и мои, и его. Ближе, жарче, острее. Запускаю пальцы в его волосы, перебираю, тяну. Холостов целует меня в шею, я бесстыдно изгибаюсь, подставляясь. Ну давай же, ниже, ниже… Тяну его волосы сильнее.
Кожа к коже…
Холостов заводит одну руку мне за спину, чтобы расстегнуть бюстгальтер, а второй тянется куда-то в сторону. Это мешает. Я хочу две! Я хочу всего его. Все руки и все ноги, и то, что между ними.
И в тот момент, когда первый крючок уже поддался, а лифчик продолжает держаться всего на одном из них, Костя вдруг отшатывается от меня. Его лицо перекашивается, словно от боли, и в первое мгновение я не могу понять, что происходит. А когда вижу, вскрикиваю.
На столе стоит подставка для накалывания бумаг, а на острый штырь, вместо бумаги, наколота кисть Холостова. Кровь пузырится сверху, кровь расходится лужицей снизу.
— Зачем? — звук, появившийся из моего горла, больше всего похож на хрип.
Костя стоит лицом к столу, ко мне — боком. Его спина блестит от пота, грудь тяжело приподнимается, живот заходится. Волосы в беспорядке, а на лице такое страшное выражение, какого я еще прежде у него никогда не видела.
— Затем, чтобы не трах…ть девственницу посреди лаборатории! — а вот его голос напоминает рык.