До свидания, Сима - стр. 41
– Как вы посмели, Раисасанна? – произнес багровеющий певец, слегка прикасаясь кончиками пальцев к щеке.
– Честное слово, это не я!
– Сначала вы кидаетесь в меня яйцами, а вот теперь я получаю от вас этой обувью, – продолжал возмущаться влюбленный. – Честное слово, это хулиганство какое-то! Вы просто попираете мое человеческое достоинство, искусство и искренние джентльменские намерения…
– Постойте! Постойте! – прервала я его. – Но ведь тапок мужской. Посмотрите, какого он огромного размера.
Постановили примерять к моей ноге тапочек. Но, слава богу, он оказался мне не в пору, и все обернулось в примирительное веселье. Я получила предназначенный мне поднос с кувшинками, а он – предназначенный ему поцелуй в подбитую щеку, естественно. Так началась наша с ним непродолжительная, но весьма назидательная для неопытных барышень дружба.
Валентин, или, как я часто его называла, Валентино, был самым удивительным в мире собеседником. Правда, какие бы истории он мне ни рассказывал, все они как-то непременно замыкались на его личных достоинствах. Вот так однажды мы сидели с ним, свесив ноги над волнами, на конце далеко выдававшегося в море мола, любовались морским пейзажем и покуривали табак – он через трубку, я курила папиросу через дамский мундштук.
– Ба, постой! – изумился я. – Ты что, куришь?
– Это было давно. Не мешай! Так вот, сидели мы на краю этого белого мола и любовались ярко-красным гидропланом, который, свирепо жужжа, низко пролетал над волнами, стараясь сесть на воду, но в последний момент, едва не коснувшись воды, вновь поднимался над дивного цвета волнами.
– Вот же лопух, – не вынимая изо рта трубки, смеялся над летчиком мой Валентино.
– А вы бы разве смогли посадить самолет на воду? – кокетливо усмехнулась я, болтая загорелыми ногами.
– Во время войны я давал концерты на фронтах, в том числе на военных аэродромах, – скалясь от яркого блеска волн, начал вспоминать Валентин. – Бывало, что меня вместе с гитарой перебрасывали с аэродрома на аэродром военными самолетами. И вот как-то раз, во время одного такого перелета, наш самолет отклонился, и его обстреляли немцы. Пилот погиб, меня ранило в ногу, и мне пришлось сажать самолет самому в условиях кромешной темноты. Когда колеса ударились о землю, самолет подпрыгнул, пролетел еще немного и вновь ударился и опять подпрыгнул, но уже не так высоко и наконец покатился, трясясь и подминая под себя березки и елочки. Когда машина остановилась, меня уже встречала толпа поклонников, несясь через весь аэродром к примятому мною лесочку. Я выскочил и побежал навстречу к своим, начал их обнимать, целовать, красноармейцы подняли меня, кричат: «Качать его!» Это единственный раз в жизни меня качали – пренеприятное ощущение. Голова кружится, все в животе переливается, а потом меня понесли на руках…