Дневник Луция Констанция Вирида – вольноотпущенника, пережившего страну, богов и людей - стр. 21
Снова тишина, которую никто не посмел нарушить. Перо оказалось дурным, я взял еще одно, последнее. Помню, промелькнула торопливая мысль: надо ощипать гуся, пока не за кем записывать. И от этой мысли содрогнулся, вдруг вспомнив, что поднял руку на сакральное животное – во всяком случае, в этот миг.
Наконец, Флавий Констанций произнес:
«Я рассказал всю предысторию. Теперь вернусь к августу».
Кажется, не один я не понял, что магистр армии имел в виду не императора, но месяц, называемый в честь первого из их числа. Пусть Октавиан и не желал, чтоб его называли таким образом.
«Готам никто не препятствовал. Их путь с севера полуострова до самой столицы занял около декады, вряд ли больше. Простецы приветствовали Алариха, города сдавались ему, плебс ликовал, – странно, что он не смотрел в этот момент на меня, кажется, я густо покраснел при этих словах, будто являлся причиной всех италийских бед. – Мерзкие плебеи принимали вождя варваров как помазанника божьего, как спасителя, как… – он захлебнулся словами и замолчал. Затем продолжил: – Когда Аларих подошел к Риму, его уже встречали. Подлые людишки… они…».
Флавий Констанций закашлялся и попросил воды. Курион поднес ему плошку, тот жадно выпил, остатки плеснул на пол.
«Вино у вас кислое, – пробормотал тот и произнес: – Что дальше? Я уже сказал. Подлый плебс, не желая сражаться или боясь нового голода, открыл ворота. Что он хотел? Пощады? Так получил по высшей мере!»
Он снова закашлялся, долго, трудно. Было видно, сколь тяжка ему роль рассказчика, пусть и не очевидца, магистр армии в те дни укрывался в Равенне. Курион предложил ему еще вина, но тот отказался.
«Три дня варвары грабили Вечный город, – срывающимся голосом заговорил Флавий Констанций – Три дня жгли и разрушали самые прекрасные здания, убивали самых доблестных граждан, десятки сенаторов и всадников погибли, почтенных матрон насиловали, отцов города вешали на воротах и площадях. Даже сестра августа, Галла Плацидия, оказалась у безумца в заложницах, что говорить о других! Горожан забивали как скот. Пожар в городе вышел не менее чудовищный, как во времена Нерона, множество людей погибло в огне, который они даже не пытались тушить. А когда готы поняли, что хлеба в городе не осталось, они покинули Рим и отправились на юг, оставив горожан скорбеть о близких и сожалеть о павшей столице. Только церкви не тронул деспот, хоть тут вспомнил, что является первейшим христианином».
Курион, немного помявшись, видимо, и его тишина оглушала и не давала ясно мыслить, спросил, что стало с тем готским легионом, который проходил мимо них месяц назад. Флавий Констанций не мог уверенно сказать даже, к какой стороне тот примкнул в итоге. Рассказал лишь, что войска Романии, отправившиеся на помощь дяде тамошнего владыки, подошли к Равенне и уничтожили готские отряды, находившиеся окрест города; после освободили и Рим от засилья варваров.