Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991 - стр. 56

Вчера была на катке. Были Маруся, Фарида и Савинова. Савинова кататься не умеет, и нам пришлось ее учить этому искусству. На катке мы катались недолго, так как Фарида спешила в кино, а мы тоже сочли благоразумным пойти домой. Как все-таки изменились девчата, Маруся и Фарида. Как много в них стало такого, что мне совершенно не нравится. Уж слишком много они думают о себе, о своих особах. А уж как они рассуждают о мальчишках! Этот хорошенький, тот симпатичный, тот урод, тот в меня влюблен, тот в тебя – только и вертится у них на языке. Обе пудрятся и не прочь, кажется, губы красить. Противно; такие девчонки, которым нет еще и по шестнадцати лет, а уж что о себе мнят, играют в любовь. И я знаю, что на меня они смотрят не как на старшую, а как на младшую подругу, которая еще не доросла до их понятий. Да, если меня сравнить с ними, то я гораздо моложе их по тому опыту, который имеют они в любовных делах. Хоть мне и 17 лет, но я до сих пор еще не имела с мальчишками других отношений, кроме товарищеских, и никогда ни с одним мальчишкой я не имела более или менее близких отношений. Если сказать об этом девчатам, то они просто будут смеяться надо мной, и поэтому, когда заходит на эту тему разговор, я только молчу, чем вызываю какое-то снисходительное отношение подруг. Но мне это совершенно все равно. Если бы только они знали, как я их презираю, как я втайне смеюсь и над кокетливой Марусей, и над самонадеянной Фаридой, и над Нюркой с пудреным носом – я смеюсь над ними, но от этого смеха мне бывает только горько, так как я убеждаюсь, что почти все таковы и не сыщешь такого человека, который был бы тебе по душе. А как бы я хотела найти такого человека, с которым можно было бы делиться мыслями, которому можно было бы поверять свои маленькие тайны. У меня никогда не было задушевных подруг и друзей, а почему, не знаю. Или я сама слишком недоверчива и холодна, или же никто не находит во мне ничего интересного. Как бы то ни было, но друзей у меня нет. И я не могу себе представить, как это можно иметь такую подругу или такого товарища, которых можно было бы любить и которым можно было бы доверяться.

Вследствие этого у меня сейчас большое желание кого-нибудь полюбить и чтобы меня кто-нибудь полюбил. Желание вполне естественное и, казалось бы, не трудное, но между тем это не всем возможно… Ну, однако я пустилась в философию, это нужно уже предоставить Чижевскому, а мне ложиться спать, а то уж гудки где-то начали гудеть, да и трамваи скоро перестанут ходить. Ужасно не люблю, когда гудят гудки. Они зарождают во мне какие-то страшные мысли, какую-то тоску, и мне в это время вспоминаются какие-то, иногда невидимые, темные городские трущобы, грязные и гадкие, где гибнут человеческие души… Опять философия. Иван Демьяныч сказал нам сегодня на уроке, что теперь философов нет, что теперь нет такого человека, который мог бы охватить все науки, мог бы свободно делать суждения по всем наукам. Иван Демьяныч говорит, что быть философом теперь невозможно. А почему? Разве нельзя изучить все науки, существующие теперь? По-моему, можно. В моей горячей голове уже созревает фантазия о том, как я буду единым в мире философом. Но гудки, гудки, они меня раздражают, лучше я лягу спать и пожелаю себе спокойной ночи!