Девятиэтажка - стр. 20

– Оно не выйдет сюда? – задыхаясь, спросил Вадим, слыша только тишину.

– Не должно, – ответил Хрущёв, приводя одежду в порядок, а, подумав, добавил. – Не сразу.

– Что это за хрень была? Что они с тобой делали?

– Ты сам видел, – не поднимая глаз, сказал Хрущёв. – Неотработанные гештальты молодости.

– Чего? Да что вообще происходит? Тени были… олицетворением твоих страхов? Как был у меня крекер? Но, блин, мой монстр был больше рофловый, чем страшный. Хотя рана осталась, да.

– Потому что твой монстр был на первом этаже, а мы сейчас – на втором. Масштаб гештальтов варьируется, знаешь ли.

– И что будет выше? – злился Вадим тому, что всё не мог выбить объяснения из Хрущёва. Если бы тот не выглядел смертельно измученным, Вадим бы ему врезал.

– Сходи посмотри, – предложил Хрущёв, кивнув головой в сторону лифтов за железной дверью и хрустнув шеей.

– А ты?

– Я чувствую, что ещё не готов попрощаться с прошлым, – сказал Хрущёв, смотря на дверь, из которой они вышли.

– Ты собираешься вернуться туда? Ты идиот, Хрущёв?

– Возможно, – весело пожал плечами он. – Но, как говорил Франсуа де Ларошфуко, бывают случаи в жизни, выпутаться из которых может помочь только глупость.

Пробежавшись глазами по номерам других квартир, Вадим остановился на номере 399 и спросил:

– Все квартиры здесь с твоими, как ты выражаешься, гештальтами?

– Они могут быть и твоими.

– Я хочу заглянуть в 399. Ты со мной?

Хрущёв взглянул на 144 квартиру-притон и, подумав, сказал:

– Да. Эх-ох, развеюсь напоследок.

Квартира Аниных родителей не изменилась: позолоченная мебель с краской, полускрывающей потрескавшееся дерево, пыльные электросвечи в настенных канделябрах, семейные фотографии в рамах, заслуживающих место в Третьяковской галерее. Шик и блеск помещения, обставленного отцом Ани, «новым русским», навсегда оставшимся жить в девяностых.

– Пародия на Версаль? – хмыкнул Хрущёв, рассматривая лепнину на потолке вокруг люстры из муранского стекла.

Трёхкомнатное жильё в хорошем районе Ессентуков само по себе было роскошью, но особый блеск в воспоминаниях Вадима оставило не сусальное золото, узорами покрывающее импортный унитаз, а Аня – его одноклассница, с которой в этой квартире они впервые остались наедине.

– Это твоя квартира? – спросил Хрущёв.

– Нет, квартира моей первой девушки.

– А моей первой любви ты имел честь быть представленным в прошлой квартире.

Вадим намеревался спросить, кого из трёх теней следовало подставить в категорию «первой любви», но решил, что это будет слишком грубо.

– В каждой квартире какая-то подстава? – спросил Вадим, уже привычно достав нож из кармана и осмотрев все помещения: пусто.