Девять дней начала света - стр. 19
Муртаза и мой отец сдружились ещё в лихие девяностые, и я даже думать не хочу, какие делишки они тогда проворачивали вместе. Но полагаю, что Муртаза был с тех времён чем-то очень обязан Льву Тимофеевичу, потому что его преданность не знала границ. Он являлся одним из тех очень немногочисленных людей, на которых отец мог положиться, как на самого себя. А возможно, что и единственным.
Выглядел Муртаза незабываемо и даже слегка карикатурно. Гора смуглых мышц вкупе с внушительным ростом, дремучей чёрной бородой, суровой монобровью и зеркальной гладкости лысиной, сверкающей надо всем этим, заставляли трепетать чужих и улыбаться своих. Но улыбаться очень осторожно, ибо гнев Муртазы был страшен, а его рассерженный голос настолько напоминал рёв доисторического чудовища, что я с малых лет про себя величала отцовского водителя не иначе, как Муртазавром.
Сам же Муртазавр относился ко мне так, как, наверное, в давние времена относились придворные вельможи к капризной принцессе. С почтением и бесконечным терпением, что заслуживало отдельного уважения, потому что, будучи совсем мелкой, я постоянно норовила ухватиться за его бороду, уж не знаю, чем она меня так привлекала. Сама я этих эпизодов не помнила, но отец любил поржать, рассказывая о восторженно пищащей Юленьке, повисшей на бороде угрюмого великана. Своих детей великан никогда не имел, женат не был, и всё его существование, казалось, было посвящено служению моему отцу. Зная это, неудивительно, что и своего осиротевшего племянника, едва только он здесь появился, Муртазавр поспешил приобщить к тому же.
И вот теперь племянник щёлкал садовыми ножницами, постепенно продвигаясь в мою сторону. Я уже видела за кустами его синюю футболку и раздумывала о том, куда теперь можно податься, чтобы продолжить депрессовать в гордом одиночестве, когда щёлканье вдруг резко оборвалось.
Повернув голову в сторону внезапно возникшей тишины, я увидела как синяя футболка удаляется по аллее в сторону ворот и решила воспользоваться моментом, чтобы, никем не замеченной, пересечь эту аллею и скрыться в другой части сада подальше ото всех. Двинула кресло вперёд, обогнула кусты роз, и заметила ножницы, оставленные на выложенной камнем дорожке. Большие садовые ножницы с прорезиненными ручками и длинными, хищно поблёскивающими лезвиями. Одновременно с этим прилетевший откуда-то ветерок поднял с земли мелкий травяной сор, качнул тени деревьев, взъерошил мои распущенные волосы и швырнул их мне же в лицо. Одна длинная прядь попала прямо в мой по-дурацки приоткрытый рот, другая полезла в глаза, и глухое раздражение, копившееся внутри меня на протяжении всего утра, наконец-то нашло выход, опередив рассудок. И лишь когда со стороны дома долетел полный ужаса крик Татьяны, я поняла что делаю.