Дети радуги - стр. 32
Ему вдруг подумалось, что он сам мог бы убить Конкина – убить и продержаться в этом зимовье еще какое-то неопределенное время. От подобной мысли Алексея даже бросило в жар. С испугом он посмотрел в угол, где сопел во сне Зебра.
«Нет, пожалуй, он ничего не замышляет, – думал Алексей. – Во всяком случае, ведет себя очень спокойно, даже чересчур спокойно. Не может же этот Зебра так искусно маскировать свой коварный замысел. Если, конечно, он вообще у него есть…»
Поразмышляв таким образом, Сапожников присел к столу. Перед ним стояла зажженная свеча, и лежал дневник профессора Серебрякова.
«Господи! – подумал Алексей. – А я? Как такое вообще могло в голову прийти? По каким законам формируются мысли? Какие побудительные силы управляют нейронами головного мозга, поворачивают в каком-то определенном направлении вектора человеческих раздумий? Вот куда нашим ученым нужно было бы направить свои усилия – внутрь человека. Не в глубины Земли, уничтожая ее. И не в Космос, где недоступные расстояния делают знания эфемерными и отодвигают их в необозримое будущее. Внутрь себя должен заглянуть человек, ибо он сам – и есть Космос».
– Дай попить, – раздался голос Конкина. За последние несколько часов Федор заметно ослаб, из угла землянки тускло поблескивали его воспаленные глаза.
Сапожников налил в кружку остывшего кипятка, поднес Конкину. Тот выпил – жадно, с прихлебом.
– Злой я на тебя, – сказал он, отдавая кружку.
– Почему? Что случилось, Федор? – насторожился Сапожников.
– Зря ты затащил меня сюда. Нужно было оставить в лесу – давно бы мучиться перестал…
– Извини, но я не мог тебя бросить, – ответил Алексей. – Не по-людски это, не по-христиански.
– Ты что, Профессор, в самом деле верующий?
Сапожников ответил не сразу.
– Знаешь, теперь, в этой ситуации, мне хочется быть верующим, хочется, чтобы мои неумелые молитвы о спасении дошли… до Него…
– Молись, Профессор, молись, – горько ухмыльнулся Конкин. – Все одно помрешь тут, рядом со мной. Кранты нам! Неужели не понимаешь? И никакой Бог не вытащит нас отсюда.
– Не отчаивайся, Федор, – только и мог ответить Алексей. – Знаешь, надежда умирает последней. И я ее все еще не теряю. Ты подумай: наши вернутся на лесосеку, станут искать нас, увидят следы и…
– Брось! – оборвал его Конкин. – Кончай мне по ушам ездить. Какие на хрен следы? Сам ведь говорил, что метель мела. Откуда они узнают, в какую сторону мы пошли?
Сапожников замолчал. В словах Федора была горькая правда. И на спасение шансов практически не оставалось. Действительно, гиблые места потому и назвали так, что люди в них гибли. По разным, скорее всего, причинам, но какое это имеет значение?