Дети радуги - стр. 31
Днем он возился на свежем воздухе – готовил топливо для ненасытной печки, чтобы на ночь хватило. От землянки далеко не отходил, чувствуя, наверное, какую-то защиту обветшалых за столетие стен. Топорик, этот первейший помощник в лесной жизни, нашелся тут же – в остатках вещей погибшей экспедиции. Из одежды тоже кое-что нашлось – штаны шерстяные, правда, наполовину изъеденные молью, шерстяная кофта, то ли серая, то ли зеленая, связанная какою-нибудь старинной мастерицей, и тоже с прорехами, охотничья куртка тургеневского покроя, несколько светлых рубашек, потемневших от времени. Поделили они с Зеброй этот нехитрый гардероб, переоделись в цивильное платье. Только телогрейки да шапки лагерные снимать с себя не стали – не то время года было в тайге.
Сапожников старался занять себя как можно плотнее: то чайник почистить задумал, то вообще уборку в землянке затеял. Не говоря уже о том, что садился отдыхать, да и то не без дела – дневник профессора Серебрякова дочитывал. Правда, последние страницы все с бóльшим трудом давались. В них всякий раз о еде сообщалось, о сухарях, поделенных на крошки, о сахаре, который уже закончился. А у них с Зеброй вторые сутки во рту росинки маковой не было, если не считать просто теплую воду, которую пили они вместо еды, чтобы хоть чем-то желудки наполнить.
Пробовал что-то свое в блокнот записывать. Не получалось. Мысли – как те сны обрывочные, никак в цепочку не выстраивались, путались и терялись.
Конкин почти все время лежал. Куда ему было с ногой поломанной вышагивать? По нужде товарищу Сапожников помогал из землянки выбираться – тропинку к сосне ближайшей протоптал и отводил туда, потом отворачивался и ждал, сколько нужно было. Нога у Зебры распухла в районе колена, ей стало тесно в штанине. И – видно было – болела сильно. Но Федор терпел, понимая, что только это ему и оставалось делать. Он стал все меньше разговаривать – то ли силы берег, то ли просто в себя уходил. Не докучал Алексею, только при необходимости звал. И эта его отчужденность настораживала Сапожникова еще больше.
Не мог забыть Алексей хищный взгляд товарища по скитаниям в тот момент, когда о выживании сильнейшего речь зашла. Из полумрака вечернего выплывал этот взгляд, в страхе его держал все время. Он старался отогнать от себя видение, переключить сознание на другие темы – воспоминания о детстве, например. Ничего не выходило: Зебра, крепко цепляясь, не покидал мыслей Алексея. И вдруг, через полдня после того разговора, Сапожников поймал себя на том, что…
Он даже встрепенулся от этого. Даже боялся развивать вспыхнувшую в голодном мозгу тему в подробностях. Он не так воспитан, хотя, к чему тут воспитание – меньше всего думаешь о воспитании в подобной ситуации. Он просто был не настроен – хотя, как можно настроиться на это. Он был не подготовлен – хотя жизненная ситуация подталкивала его к этой дикой, нечеловеческой готовности…