Цветок боли - стр. 3
Сейчас в комнате я не ощущала этой магии любви, я лишь чувствовала пустоту и холод.
Еще раз бросив взгляд вокруг себя и поняв, что спасения ждать неоткуда, я спустила с плеч бретельки рубашки, и она соскользнула к моим ногам, полностью обнажив мое тело перед мужем.
– Костлявая….– с отвращением в голосе и протягивая слова, произнес Норан. – Волосы распусти.
То, что слова могут делать больно, я слышала, но не знала этого. Мое детство и юность проходили в доме родителей, где царили любовь и взаимопонимание. Они никогда не давали мне шанса узнать, что от слов может быть больно. А сейчас мне стало больно. Внутри что-то кольнуло, но я заставила себя дышать ровно и поспешно стала исполнять данное мне моим мужем распоряжение.
Мои густые и длинные темно-рыжие волосы были собраны в замысловатую прическу с цветами, лентами и невероятным количеством шпилек. И вот все это я и пыталась сейчас распутать, чувствуя, что пальцы не слушаются меня. Опять видя черноту взгляда на себе, я, дергая за волосы, спешила выполнить его требование. Все-таки я содрала с волос эти ленты, шпильки и цветы и, бросая их прямо на пол перед собой, почувствовала, как волосы упали мне на спину. Несколько локонов легли на грудь, прикрывая ее. И от этого стало даже легче.
– На кровать.
Команда Норана прозвучала сухо, да, именно команда. Никак по-другому это было назвать нельзя. Но ведь он мой муж, а значит, я должна подчиняться ему.
Стараясь унять дрожь в коленях, я, обогнув Норана по максимально большой траектории, подошла к кровати. Как и все в этой комнате, кровать пугала своим видом – она была огромна и как будто ждала свою жертву. Почему здесь все такое? Возможно, ответ в том, что колдун, прожив столько веков, потерял интерес ко всему, перенасытившись всем. Наверное, ответ в этом. Эта большая комната даже с дорогими вещами в ней внутренне вызывала отторжение. Чувствовалось, что хозяину всего этого все совершенно неинтересно и безразлично. Поэтому и окружающая его обстановка впитала в себя мрачную ауру.
Я размышляла, что делать дальше, стоя перед огромной кроватью, застеленной темно-алым шелком, с разбросанными на ней подушками и тяжелыми, такими же темно-алыми, балдахинами, свисающими с потолка с золотыми кистями по бокам от нее. Вот пока я все это созерцала, Норан подошел сзади и толкнул меня.
От растерянности я упала вперед лицом на холодную гладь шелковой простыни и моментально почувствовала, как Норан наматывает себе на руку мои длинные волосы. Затем он резко дернул их на себя, и я инстинктивно прогнулась в спине, чтобы смягчить тянущую боль в волосах. Мои ягодицы приподнялись, он потянул еще сильнее, и я почувствовала, как муж прижимается ко мне сзади. А дальше была боль. Я знала, что такое боль, когда в детстве я упала и расшибла коленки, или когда порезала ножом палец, пытаясь разрезать яблоко, или когда в первый раз упала с лошади. Я думала, что знаю, что такое боль, но, оказывается, я ошибалась. Только сейчас, чувствуя, как сзади в меня ритмично входит то, что разрывает меня изнутри, я поняла, что такое боль в ее всей реалии. Уже через несколько толчков я кричала. Слыша свой крик со стороны, я не верила, что так можно кричать, но, оказывается, можно. Слезы, полившиеся сразу после первого же толчка внутри меня, теперь лились не переставая. Руками я цеплялась за простыни, шелк которых выскальзывал, но муж меня крепко держали за волосы, и поэтому я не падала.