Цвет греха. Чёрный - стр. 52
На губах опекуна расползается очередная усмешка.
– Уверена? – приподнимает бровь. – Я бы на твоём месте с выводами не торопился.
Не спешу отвечать. Сперва прожёвываю.
– Ну, теперь, когда у меня есть отдельная спальня… – тянусь к стакану с водой, чтобы запить.
Хорошо, не успеваю сделать ни одного глотка. Не то наверняка подавилась бы, расслышав встречное:
– Спишь ты всё равно в другой. Там же, где и вчера.
И всё равно давлюсь!
Воздухом.
А ему и того мало.
Как есть издевается!
– Что, так сильно не понравилось? – прищуривается, с явным интересом ждёт моей реакции.
Воду я всё же отпиваю. Просто потому, что в горле будто ком застревает, никак без её помощи не проглочу.
Ни своё возмущение. Ни то, что он сообщил.
– Я же весь день вела себя примерно и даже ни единой попытки сбежать не предпринимала, – противопоставляю встречно. – Что тогда ещё?
– Если бы я верил каждым увиденным в моей жизни невинным глазам, вряд ли дошёл бы до этих дней, – нисколько не проникается моим посылом опекун. – Тем более таким красивым, как твои.
Мой рот, как открывается в некоторой степени шока, так и не закрывается, хотя ни с единым ответным словом я не нахожусь. Как и с тем, как это понимать: то ли комплимент сделал, то ли оскорбил.
– К тому же в своей привычке врать мне ты сама недавно созналась, – добавляет он.
Мой рот всё ещё не закрывается. И все хорошие мысли в отношении опекуна быстренько улетучиваются, будто и не было их никогда.
– Что, и завтра тоже? До каких пор?
Где-то здесь неплохо было бы уточнить и про ту часть, где меня заковывают в наручники, цепляя те к кровати, чтобы не сбежала уж наверняка.
Но что уж там…
Скоро, похоже, всё равно узнаю.
– И сегодня. И завтра. И впредь – тоже будем вместе, – замолкает, но ненадолго. – В одной комнате, – добавляет зачем-то уточнением. – До тех пор, пока я не удостоверюсь в том, что тебе можно доверять и ты не вытворишь какую-нибудь несусветную глупость. Как, например, твоя мать в своё время.
Говорят же, удар ниже пояса – самый подлый, причиняет много боли. И пусть Адем Эмирхан не говорит ровным счётом ничего из того, что не являлось бы неприглядной правдой, – меньше боли от этого не становится. Как будто застревает в районе солнечного сплетения. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. Новая порция воды тоже не спасает. Даже после того, как я выпиваю всё до дна. А ужин закончен. Не помню даже больше его вкус.
Ничего помнить уже не хочу…
Как и разговаривать с мужчиной тоже больше не собираюсь. И да, немного позже в повторе наручники на моём запястье плюс изголовье тоже особо не чувствуются.