Contione – встреча - стр. 26
Кто-то сказал: мы предпочитаем быть правыми, а не счастливыми. Кризис среднего возраста в том, наверное, и выражается, что раньше тебе хотелось умереть, а теперь – выжить. Разве я не прав? Разве не поддержки ждем мы от близких? Разве не хочется каждому из нас теплого тыла? Всю свою жизнь я оборачиваюсь назад, а там – ледяная пустота и обрыв, и мне не перепрыгнуть его. Теперь не перепрыгнуть, и невозможно поверить, что когда-то, когда-то до, его не было, и в голове не укладывается, как какая-то доля мгновения может изменить целую жизнь.
Мне почему-то всегда кажется, что это предел, который день кажется – предел, а он никак не наступает, все продолжается война, и я сижу в своем окопе. Я сам себе солдат, сам себе командир, и вот я оказался в окружении, меня не вызволить, не спасти…
Завораживающе поблескивает початая бутылка коньяка, – откуда бы она могла взяться? – но я не могу больше пить, я давно уже не могу пить, я не знаю, зачем я периодически все-таки делаю это. У меня уже нет бизнеса и почти не осталось денег, но это совсем не беспокоит меня. То, что я создавал годами для того, чтобы давать им жить, баловать… Какая глупость. Теперь их нет. И некого баловать, и нет самого главного – смысла.
Просто мне хочется лежать на кровати, лежать на кровати и ничего не делать: не выходить из дома, не включать компьютер, не отвечать на звонки, просто лежать, завернувшись в кокон одеяла, видеть дурацкие сны ни о чем, не пить, не курить, не есть. Или нет – есть можно, только нечего. Я бы, может, с удовольствием съел тарелку бульона. Спустя год после этого. Господи, мне трудно озвучить это даже для себя. После того как из-за моего бизнеса погибли моя жена и дочь, мать Дианы, Виолетта Григорьевна, приходила ко мне. Мы просто сидели с ней вместе, друг напротив друга, молчали и плакали. Иногда она пыталась покормить меня. Я удивлялся ее заботе и какой-то ответственности, которую она ощущала за меня. Но со временем это стало раздражать и злить. Я не понимал, как она может готовить свои дурацкие, никому не нужные супы тогда, когда моей жены и дочери уже нет. Кому это нужно? Эта нелепая забота о моей никчемной и никому не нужной жизни. Из гостиной я перебрался в кабинет и наблюдал потоки моего льющегося света и воспоминаний. Виолетта Григорьевна мешала мне. Однажды я накинулся на нее и кричал какую-то чушь о равнодушии и жлобстве. Она ушла вся в слезах. А мне так и не хватило сил попросить у нее прощения. Поэтому еда была редким гостем в моем захламленном, осиротелом, как и моя душа, доме.