Чувства встречного направления - стр. 3
Алексеич… как-то неловко называть его по отчеству; для меня он был и остаётся Пашей Бо – так называли его студенты. Дело в том, что Павел Алексеевич слегка заикался, и подменял трудный слог "ба" на лёгкий "бо", выговаривая свою фамилию: "Бобочкин". Студенты удалили лишнее, оставив основное.
Паша Бо всю жизнь преодолевал сопротивление окружающей среды; он был электриком по самой своей сути: Жизнь ненавидела его и строила козни, Паша протекал сквозь трудности, напоминая электрический ток в проводнике. Даже рождение не обошлось без происшествия. Рассказывают, что акушерка уронила юного Пашу… но это давняя история. И не моя.
В глаза бросалась Пашина борода (если говорить о внешности). Она росла прямо из шеи, топорщилась, напоминала чёрную жесткую щётку.
"Пробовал сбривать, получается ещё хуже,– жаловался Бабочкин, перевирая Чехова: – Трагедия всей моей жизни! Я целомудренен, как Венера Милосская, а выгляжу, точно пятый день пью запоем. – Выдерживал паузу и добавлял: – А ведь я капли в рот не употребляю…"
И качал головой.
Я не мог понять, о чём Паша Бо сожалеет? Что не использует данную Природой внешность по прямому назначению? Или что внешность его груба?
Действительно, Павел Алексеевич выглядел запойным алкоголиком, при том, что являлся "носителем тонких душевных струн" – его определение. Кроме того, Павел Бо был жесточайше честен, и мыла студентам не выдавал ни под каким предлогом.
Это он удружил мне проживание в недостроенном отеле…
Случилось вот как: я позвонил, проговорился, что собираюсь приехать, Паша всполошился, точно перепуганная курица (его обычная реакция на всякую новость), и заверил, что устроит меня в лучшем виде:
"Будешь жить в королевском номере, это я беру на себя. У меня завелись кое-какие связи, ты даже не сомневайся. В этом тебя поселю… как его… в пентхаусе".
Я заподозрил неладное, но упредительных мер не предпринял. Оказаться в недостроенном отеле выходило за границы моего воображения.
Утром я покидал гостиницу, озирался по сторонам, стараясь запомнить пейзаж. Куцая будочка "заставы", завёрнутая в гофрированную оцинковку, шлагбаум с немужественным ниспадающим изгибом стрелы и даже циничные бетонные блоки меня не расстраивали, напротив, казались чем-то диковинным, иноземным. Куст цветущей сирени вдохновлял. Я подходил, подтягивал к себе ветку и вдыхал (до желудка вбирая в себя воздух), потом застёгивал ветровку, салютовал вневедомственному "хозяину" и уходил, знаками давая понять, что к обеду не вернусь и ждать меня бесполезно.
Каждое утро Паша Бо смертельно расстраивался, сплёвывал и опускал к земле средний палец левой руки. Жест получался настолько глубокомысленным, что последующие десять минут я передвигался по местности под его философским влиянием.