Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего - стр. 24

Помню, что Д. Е. и Алик обожали мужские беседы на зеленом диване в кабинете. Д. Е. долго-долго развивал перед сыном свои оригинальные концепции, Алик, как мне казалось, внимательно его слушал. А потом говорил одну и ту же фразу: «Папон, ты ничего не понимаешь…» – и начинал излагать свои размышления.

Именно Д. Е. реально помог Алику поступить в Строгановский институт, что было не так-то легко: антисемитская кампания отнюдь не прекратилась со смертью Сталина. К тому же у Алика было чудовищное отторжение от всего советского, в том числе и от школы, которая, как могла, портила ему жизнь – в частности, характеристиками, предназначенными для поступления в институт. За год до экзаменов Д. Е. уговорил своего сослуживца Германа Михайловича Свердлова (родного брата Якова Свердлова – сподвижника Ленина, умершего в 1919-м и потому неразоблаченного в годы сталинского террора) бесплатно читать в Строгановке лекции по международному положению. Надо добавить, что Герман Михайлович считался в те годы лучшим в СССР лектором-международником.

Однако жизнь Алика складывалась нелегко. В начале 1960-х (по-моему, в 1962-м) он закончил институт и остался без работы. Кажется, год прожил в Архангельске, где трудился в местном театре как художник. Об этом театре и о патриотических пьесах, которые Москва сбывала в провинцию, мы узнавали из остроумных, отчаянно смешных писем Алика.

Вернувшись в Москву, сын устроился учителем рисования в художественную школу на Пречистенке, которую закончил когда-то сам и где по-прежнему директором была Нина Николаевна Кофман – в пору Аликиного отрочества жена художника Глускина, учителя сына… Получал Алик, разумеется, гроши.

Но уже началась работа сына с Комаром. Возник соц-арт… А потом – Бульдозерная выставка.

Жил Алик до поры до времени дома – но «отдельной» жизнью. Появилась и Катя Арнольд…

Теперь понимаю, что в нашей семье мой муж и я по отношению к Алику исполняли разные функции: я – жена – должна была отвечать за материальное благополучие сына; отец – помогать Алику в его духовных запросах, в творчестве. Для меня это творчество (со-царт) было делом опасным для жизни, для Д. Е. – чем-то священным, и притом главным, хотя всю опасность политических задумок K&M[10] он понимал лучше меня. Но, видимо, не хотел об этом думать.

Я часто возмущалась тем, что муж совершенно не интересуется материальными делами сына: есть ли у него деньги на жизнь. Особенно меня это сердило, когда у Алика появилась собственная семья и маленький ребенок. Теперь думаю, что Д. Е. настолько надеялся на меня, доверял мне, что вообще не хотел размышлять на эту тему.